— Вы хотите сказать, что месье Эвер запретил мне покидать мой дом? — высокомерно спросил я. Но успеха, похоже, не добился.

— Да, — коротко ответил мой собеседник, ничуть не смутившись. Продолжая внимательно за мной наблюдать, он левой рукой включил портативную рацию, и быстро произнес: — Пост «X». Сложности с номером вторым.

Выключив ее, он отступил на пару шагов и замер, не сводя с меня настороженных глаз. Я еще не сталкивался с «Р-90», но в том, что эта штука способна быстро и качественно сделать из меня решето, сомневаться не приходилось.

Рихо появился через несколько минут. Быстро миновав двор, он приблизился к нам и повелительным жестом отослал охранника.

— Пойдем, прогуляемся? — предложил он, кивнув в сторону аккуратного внутреннего дворика.

— А почему не туда? — Я в свою очередь кивнул на ворота. — Я хочу в город.

— Извини, Андре. — Он пожал плечами. — У меня приказ. Никто не покинет дома до особого распоряжения.

— Почему?

— Потому что, — отрезал он. — Я выполняю приказы. А отдает их другой человек. Ты об этом прекрасно знаешь.

— А если я все же попытаюсь уйти? — спросил я с усмешкой.

Он быстро шагнул назад и замер, холодно глядя на меня.

— Тогда я прострелю тебе ногу, и пока она не заживет, буду добросовестно кормить Твое Величество из ложечки и рассказывать тебе эстонские народные сказки.

И я ни на секунду не усомнился в том, что именно так все и случится. Рихо стоял метрах в пяти от меня, пиджак на нем был расстегнут, а выхватить пистолет и нажать на курок… Я знал, что он это сделает. А он знал, что я это знаю.

— Я пошутил, Рихо, — примирительно сказал я. И он облегченно расслабился.

— Слушай, а кто такой — номер первый? — поинтересовался я, уже когда мы шли от ворот мимо небольшого розария, разбитого посреди двора. В самом деле: если я — второй, то кто тогда — первый? Рихо удивленно посмотрел на меня, и сказал как нечто само собой разумеющееся:

— Босс. По коду охраны номер первый — это босс.

То есть — отец. Понятненько… Определив, таким образом, положение вещей, я с тех пор больше не предпринимал никаких провокационных действий, справедливо рассудив, что лежать с простреленной ногой в постели гораздо скучнее, чем все остальное. Тем более что остального оказалось вполне достаточно: все тридцать три прелести цивилизации, плюс большой спортивный зал, целиком отданный в мое распоряжение. Хочешь — физкультурой занимайся, хочешь — пьянствуй с утра до вечера, благо Рихо всегда готов был составить мне компанию. На него алкоголь, по-моему, вообще не действовал. Но из активной жизни «номер первый» вычеркнул меня однозначно и бесповоротно.

Отказавшись от «рюмашки» и с трудом избавившись от Рихо Арвовича, окончательно ошалевшего от безделья, после тренировки я надолго забрался под душ. А потом решил нанести визит Давиду. Странно, но за это время они с Дашей успели сойтись довольно близко и проводили вместе почти целые дни. За Давидом наблюдало двое врачей, входивших в «ограниченный контингент» этого дома, но несмотря на это ему с каждым днем становилось все хуже и хуже. Сначала я заподозрил неладное, но сам Давид быстро объяснил мне, что травить его сейчас никому не выгодно. Скорее наоборот: пока еще он нужен живым, договор отца со Стрекаловым был заключен именно на таких условиях. Просто болезнь прогрессировала сама по себе, и ни о каком улучшении здоровья уже не было и речи. Эта дорога вела в одну сторону, и дальше могло быть только хуже. Он мало ходил, почти не покидал своей комнаты и подолгу просиживал в кресле у окна, выходившего в зеленый внутренний дворик. При этом Давид продолжал с удовольствием курить свою трубку и никогда не отказывался от порции джина. Без тоника и льда. «В моем положении нет ничего более бессмысленного, чем забота о своем здоровье…» — говорил он.

И Давид, и Даша заметно сторонились меня, и я понимал, почему. Со мной все было ясно — могучий папа наконец-то отловил своего блудного сына и держит его в золотой клетке, пытаясь решить — что же делать с этаким сокровищем дальше? Их положение было гораздо менее понятным и приятным. Давид пребывал на грани между заложником и смертником, в зависимости от того, как договорятся ребята с Олимпа, а Даша… О ней я по-прежнему ничего не знал. У меня не было ни малейших сомнений в том, что эта девушка не имеет отношения к российским спецслужбам. Но при этом она крепко держалась в самом центре этого «гордиева узла» и отчего-то была очень нужна моему отцу… Рихо упорно отказывался говорить на эту тему, Филипп сразу заявил, что подобные проблемы лежат вне его компетенции, а больше и спрашивать-то было не у кого. Кроме самой девушки. Я так и поступил: отловив ее в комнате Давида, прямо и недвусмысленно поинтересовался — что все это значит? А в ответ — тишина… Даша молчала, как крымская партизанка на допросе. Кончилось все тем, что, заплакав, она убежала в свою комнату и с тех пор всячески меня избегала. Хотя… У меня осталось стойкое впечатление, что против меня лично Даша абсолютно ничего не имеет. Просто именно мне она не могла ничего сказать. В общем — тайна, покрытая мраком. Причем на самом деле все эти секреты наверняка уже не стоили выеденного яйца. Сплошная инерция мышления.

Против обыкновения, сегодня Давид сидел в своей комнате один. Увидав меня, он приветливо улыбнулся и показал рукой на кресло:

— Добрый день, Андре. Как дела, что у вас нового?

— Ничего, мистер Липке, — честно признался я. — Абсолютно ничего нового.

— Странно… — протянул он. — По моим расчетам… Все уже должно определиться.

— Что именно? — поинтересовался я.

Давид покачал головой.

— Андре, Андре… Неужели вы сами не пытались размышлять на эту тему?

— Чего стоят мои рассуждения… — Я скептически улыбнулся. — Предположим, я знаю, что сейчас происходит передел собственности. Мой отец и какая-то высокопоставленная сволочь из ЦРУ пытаются решить, кто из них будет главным в этом муравейнике. Так?

— Не совсем, — снова улыбнулся Давид. — Главным в этом, как вы изволили выразиться, муравейнике, будет месье Дюпре. Это уже понятно. Вопрос в том, какой ценой ему достанется эта роль. Что попросят американцы?

— Я сдаюсь, Давид. Вы самый умный в этом городе, и я вас внимательно слушаю.

— Американцы отдадут ему Кольбиани, а синьорина Бономи станет единственным и главным партнером месье Дюпре в Италии. Взамен… Мое молчание будет той ценой, которую заплатит ваш отец. Уверяю вас, он это сделает.