Он вошел в вокзал. Несколько пассажиров синхронно повернули к нему головы — так и хотелось поздороваться со всеми. Не понимая, чем может вызвать к себе такой интерес пусть даже и босой человек, он подошел к расписанию. Последняя электричка отправлялась в девятнадцать пятьдесят две.

Часы на стене, очевидно, стояли: не могло же сейчас быть пятнадцать минут четвертого!

— Не подскажете, который час? — обратился он к пожилому, крестьянского вида мужчине, стоявшему у окна.

— Пятнадцать минут четвертого, — ответил тот, глядя на Моцарта с удивлением и испугом.

Значит, все верно… до электрички четыре с половиной часа. Но что же делать? Где взять денег на билет или хотя бы на звонок в Москву? Обратиться в милицию?.. У него нет с собой никаких документов. Рассказать все по порядку — как кто-то ворвался в квартиру, как его заставили делать кому-то операцию, потом куда-то увезли, где-то держали двое суток?.. Бред свинячий! Кто в это поверит? Арестуют и продержат в каталажке до морковкиного заговения… И правильно сделают!

Он вышел в город, хотя никаких признаков города, собственно, не увидел: на маленькой асфальтированной площади разворачивался пыльный «икарус»; несколько разбросанных киосков, магазин, кафе-стекляшка, пьяница, отдыхающий у пустой пивной бочки на асфальте, едва ли могли быть визитной карточкой Савелова. Совершать же экскурсию босиком не хотелось.

Случайное зеркальце на припаркованной к газону «ниве» повергло Моцарта в шок. Поначалу он решил, что кто-то заживо содрал с него кожу: шея, лицо и даже волосы были кроваво-красного цвета. Если где-то в миру существуют шахты по добыче красного угля, то именно так должны выглядеть тамошние шахтеры.

«Господи, — прошептал Моцарт, на секунду представив себе, что должны были чувствовать женщина с тележкой и пассажиры вокзала при виде искупавшегося в крови вампира. — Господи, что делать-то? Где взять мыло, да и отмоется ли эта дрянь хотя бы с лица?..»

Он оглянулся в поисках колонки с водой или туалета, но ничего такого не увидел и решил в последний раз до помывки обратиться к кому-нибудь, кто производит впечатление наименее слабонервного. Сочтя таковым грузчика из кафе-стекляшки, перебиравшего у служебного входа пустые ящики из-под водочных бутылок, подошел к нему:

— Извините, коллега, вы не подскажете, где тут можно умыться?

Грузчик, едва державшийся на ногах, мгновенно протрезвел и уставился на него немигающими глазами.

— Я платформу с керамзитом разгружал, — соврал Моцарт и, понимая, что врет неубедительно, покраснел еще больше.

— Тебе в Волгу надо, мужик, — сочувственно посоветовал грузчик.

— Куда?..

— В Волгу, говорю.

— А это что?

— Волга-то?.. — Грузчик растерялся, мельком поднял глаза к небу, точно хотел проверить, не завис ли над Савеловом НЛО — иначе откуда еще мог взяться этот гуманоид, который мало того что насквозь красный, так еще и не знает, что такое Волга. — Ну ты даешь, мужик! Сколько принял-то?.. Волга — это река у нас в России такая!

— Где? — вконец растерялся Моцарт.

— Что «где»?.. Н-нда… — Грузчик отступил на несколько шагов поближе к двери кафе. — Вон по той дороге иди, где автобус. Спустишься вниз, там увидишь. Километр примерно. Дойдешь?

— Спасибо.

Моцарт побрел, низко опустив голову, чувствуя, как какая-то сила давит на него, прижимает к земле, и от глупого этого положения, от стыда и очевидной безысходности ему захотелось умереть.

— А мне еще Зинаида Степановна давеча выговаривала: че это, грит, у тя, Васильич, рожа опять красная! — возмущался вслед ему «коллега».

Волга оказалась самой настоящей — с катерами и теплоходами, какой она ему и представлялась по картинам Репина и стихам Некрасова, если не считать современного городского пейзажа и отсутствия бурлаков. Спрятавшись от людских глаз под мост, соединявший берега, он разделся и с остервенением принялся полоскать рубаху.

К счастью, пыль неизвестного происхождения отстиралась, а значит, должны были отмыться лицо и руки. Покончив со стиркой, он принялся за себя, пользуясь пучком травы в качестве мочалки.

Банно-прачечная процедура заняла не меньше часа. Еще час он сидел на солнце в ожидании, пока высохнет одежда. Судя по отражению в никелированном корпусе зажигалки «зиппо», лицо вернуло свой первоначальный естественный цвет, и, если бы еще раздобыть какую-нибудь обувь да побриться, можно было вполне сойти за нормального человека.

«Еще бы погладиться и освежиться одеколоном!» — с иронией подумал Моцарт, натягивая брюки. Для полного счастья не хватало слишком многого.

Стараясь держаться стороной и не смотреть на людей, он вернулся к вокзалу. Если верить часам, — а не верить им у него теперь не было никаких оснований, — до электрички оставалось пятьдесят шесть минут. Из двух вариантов — попросить денег взаймы или обратиться в милицию — Моцарт выбрал третий, наиболее логичный для человека без документов и наименее постыдный для человека без денег: добираться до Москвы «зайцем».