– Иди, заявляй!

Спайк усмехнулся. Он чувствовал себя большим, сильным и неуязвимым. Это было приятное чувство.

– Вот он у тебя какой! – В бессильной злобе, девчонка показала фалангу тонкого мизинца. – И стоит плохо!

Она ужом выскочила за дверь.

Спайк, все еще усмехаясь, оглядел себя. Действительно, хвастаться особо нечем. Сучка была права. Но не это в жизни главное… Он рассмеялся и пошел к двери, запер ее основательно, на два оборота ключа.

– На мой век такой сладенькой мрази хватит…

Он прыгнул на кровать, удобно улегся на спину, раскинул руки, раскинул ноги.

Через мгновение он сладко спал.

Июль 2002 года, Москва

По Тверской катил плотный поток машин. Если быть точным, то даже не катил, а натужно полз, дергался, медленно и неуверенно продвигаясь к Манежной площади, – так пожилой астматик с трудом продвигается к концу полового акта.

«Форды», «Опели», «Ниссаны», «Мицубиси» и «Тойоты», «Мерседесы», «Фольксвагены» и «Ауди», «Хюндаи» и «Киа» – сотни родовитых отпрысков известных автомобильных фирм вели себя по-хозяйски и уверенно теснили «Волги», «Жигули» и «Москвич». Механические колесницы почти касались бортами, как звери на водопое. Но ни прохлады, ни утоления жажды они не получали – стояла злая июльская жара.

Автомобили иностранного производства охлаждали свои салоны кондиционерами и разлагали ядовитые выхлопы угольной пылью и серебряными нитями катализаторов. Выкидыши отечественного автопрома мариновали в потной жаре своих пассажиров и нещадно травили прохожих окисью углерода. Сизый дымок клубился в жарком июльском мареве, бензиновая гарь разъедала гладкий черный асфальт. Громоздкие автобусы добавляли в атмосферу черные дизельные выбросы, как бы подводя черту под модными велеречивыми разговорами о важности охраны окружающей среды.

Автомобильный поток полз мимо изобильных витрин магазинов с виски, копченой колбасой, черной икрой, босоножками на «шпильках», джинсами и прочей некогда дефицитной ерундой. Коренные москвичи тут покупок не делали, зная, что аренда помещений в самом центре столицы аукается заоблачными ценами.

Идеологических плакатов уже не было, зато и справа и слева, высоко вверху над крышами домов и через дорогу, на фонарных столбах и специально вбитых опорах висели яркие рекламные щиты, полотнища, баннеры и телевизионные экраны с иностранными брендами, которые московские власти неоднократно грозились запретить, но почему-то так и не запретили: «Samsung», «Panasonic», «Renault»… Реклама призывала покупать, покупать и покупать – все подряд и без остановки! О том, где взять деньги на безудержные покупки, не говорилось, подразумевалось, очевидно, что граждане России и так это хорошо знают. А поскольку купля-продажа – процесс двусторонний, можно было истолковать рекламу и как призыв продавать все, что только возможно.

Воняющая бензином механическая река текла мимо гранд-отеля «Мариотт», ночного клуба «Найт Флэйт», магазина «Наташа», бывшего комплекса «Известий», раздерганного на отдельные скворечники сдаваемых в аренду офисов, мимо «Макдоналдса», в который уже не стояли километровые очереди, мимо изысканного ресторана «Сан-Мишель» и театра Ермоловой, мимо некогда блестящего модернового здания гостиницы «Интурист», с которым в годы холодной войны были связаны сладкие ароматы разложения капиталистического мира… Но этот чужеродный окружающей архитектуре бетонно-стеклянный зуб уже пережил свои лучшие времена и вообще доживал последние дни: его готовили к удалению из челюсти Тверской улицы. Причем без особой практической необходимости. Так разбогатевший и переехавший в город селянин по примеру соседа заменяет вечную, но оказавшуюся вульгарной стальную коронку на более уместную металлокерамику.

Вокруг стоял забор из тусклого гофрированного железа, верхние этажи зияли провалами окон и постепенно исчезали – один за другим. Невидимые снизу муравьи разгрызали бетон на крошки, сдирали и дробили начинку, спускали отходы по ярким пластмассовым трубам, а десятки грузовиков четким конвейером вывозили строительный мусор.

Операцию удаления придумали дантисты из мэрии, а воплощали в жизнь никому не известные строительные рабочие, прибывшие в Москву на заработки из нищей российской провинции или отделившихся, но не ставших счастливыми и богатыми стран ближнего зарубежья. Сейчас восьмой этаж разбирала одна из таких бригад.

Бригадир, которого все называли по имени – Толик, – годился остальным в отцы. Он сидел на уцелевшем подоконнике и с актерским мастерством читал истрепанную книжку, которую сам же и нашел в столе на рабочем месте дежурной по этажу:

Бригада укатывалась со смеху. Демид перестал слушать свою «Чернику» и снял наушники, Босой бросил гвоздодер и чуть не пришиб палец на ноге, Говорящий Попугай выглянул из ванной весь в цементной пыли, только зубы блестели…

Как настоящий артист, Толик вытянул вперед руку и то ли отбивал такт, то ли дирижировал.