Поднявшись на палубу, она увидела, что бока сливового торта кто-то пытался подровнять – там появились горизонтальные полосы, будто следы от пальцев. Спираль закручивается все туже. А под брюхом у тучи высовываются осторожные щупальца – смерчи. И катер полным ходом летит им навстречу.

– До них сто миль, не меньше! – орет Билл. – Не бойся!

Правая рука на штурвале, левой он прижимает Оксану к себе, выдавливая из нее остатки малодушия и тревоги, потом крепкая ладонь привычно скользит по телу, от груди к бедрам, со значением оглаживает мягкие ягодицы… Неужели у него на уме это?

Вода у самой кромки горизонта окрашена ослепительно белым. Белое растянулось на несколько километров, как огромный морской змей. Оно извивается, меняет форму. Живое. Страшное…

– Поворачивай домой! – просит Оксана.

– Never, – с улыбкой отвечает муж.

– Поворачивай, Билл! Нас унесет в небо или утопит…

– Плавки забыл, – говорит он. – Хочешь, искупаемся голышом?

Лучшее, что есть в Америке, – это Билл Джефферсон, ее муж. Лучше небоскребов, казино и статуи Свободы. Первый парень в Соединенных Штатах. Но сейчас он перебарщивает…

– Я боюсь, Билл! Давай вернемся…

Оксана хотела убежать с мостика, но его левая рука обхватила тонкую талию, словно стальной обруч.

– Выпей, и страх уйдет…

Он кивнул, показывая вниз: из кармана шорт торчит горлышко фляги. Оксана достала флягу, отвернула крышку и сделала несколько глотков. Это ирландское виски, оно будоражит кровь, прогоняет страх и вселяет неистовый боевой дух своих создателей. Их белая моторная яхта несется по мертвой глади океана, и с высоты она, наверное, похожа на крохотную мушку, ползущую по огромному зеркалу. Впереди усиливается грохот и шум стихии. Вода прозрачная, ее будто и нет вовсе, только зеленоватый свет за бортом. И в толще воды проносятся стремительные тени.

– Рыба, – сказал Билл. – Уходит на глубину. Спасается.

Тени летят на северо-восток, прочь от урагана. Сливовый торт в противоположной стороне неба уже почти коснулся океана, окутался дымкой – это смерчи гуляют, поднимают воду, превращают ее в пыль.

До Оксаны вдруг дошло, что Билл обманул ее, – до них не более десятка километров, и они приближаются. Если закрыть глаза на несколько мгновений, а потом открыть, картина меняется: смерчи вырастают, вырастают и темнеют, к ним добавляются новые. На этот раз она не пыталась убежать и ничего не говорила, а только еще раз приложилась к фляжке.

– Дай мне, – просит Билл и допивает то, что осталось. Его рука поднимает короткое платьице, ныряет под узкие трусики и настойчиво гладит ягодицы и то, что находится между ними.

– Не надо, – говорит Оксана, зная, что это бесполезно и он сделает все по-своему.

– Надо, – отвечает Билл. – Сними их…

Катер идет в ураган, холодные брызги летят в лицо, надвигающаяся опасность обостряет ощущения. Билл овладевает ею сзади, прямо на мостике, и это так не похоже на пресные супружеские соития в домашней спальне… Ее анатомическое устройство позволяет впустить в себя партнера, не наклоняясь. Он по-прежнему держит ручки штурвала, а она, закрыв глаза, стоит между его руками, вцепившись в деревянные спицы рулевого колеса. Наблюдателю со стороны может показаться, что они вместе управляют яхтой, но это обманчивое впечатление – то, что они делают вместе, связано с нижней частью их соединившихся тел и с теми движениями, которые совершает Билл, повторяющий дразнящихся латиносов, когда они имитируют то, что сейчас происходит в действительности. Впереди, в самом чреве переплетения черных смерчей, сверкает молния, и ее змеящийся миллионовольтный разряд совпадает с тем сладостным разрядом, который пронзает сцепившиеся тела.

– А-а-а-а! – радостно кричит Билл, перекрывая грозный шум стихии.

– А-а-а-а! – кричит освобожденная от страха Оксана.

Их переполняют чувства, неведомые сотням и тысячам благопристойных и умеренных супружеских пар, неспособных на подобные безумства…

Потом нос яхты врезался в белое и живое, и двигатель на какое-то время захлебнулся, а потом заработал на высокой тревожной ноте. Это огромная колония медуз, превративших узкую полосу океана в желе. Билл выключил двигатель, вывернул руль и стал ждать, когда течение разнесет их с медузами в разные стороны.

– Все-таки мы правильно сделали, – сказал он. – Правильно, что уехали из Моксвилла. Подальше от этих говнюков.

– Да, – подтвердила Оксана, тяжело дыша. Что бы ни сказал Билл сейчас, она бы с ним согласилась.

Начался дождь. Вернее, это густой туман, облако из водяных брызг. Оксане казалось, что она видит, как по крутящимся водяным воронкам, словно в лифте, поднимаются к небу стаи рыб, не успевших уйти от непогоды.

– Особенно Фоук, – процедил Билл. – Уж кто-кто… Плосколицый перестраховщик. Никто не знает меня, как он. Он не должен был сомневаться во мне. И другим не должен был позволить сомневаться…

Оксана понимала, что наступил тот редкий, почти невозможный момент, когда Билл Джефферсон говорит с женой о своей работе. Делится с ней своими проблемами. В другое время она с радостью поддержала бы разговор, но грохот урагана надвигался, смерчи, как огромные хищные щупальца, тянулись к катеру, чтобы высосать жизнь из ничтожных маленьких людишек, осмелившихся противопоставить свою слабую плоть чудовищной силе урагана.

На нее вновь накатила волна страха, даже поджилки затряслись, она еле сдерживалась, чтобы не завизжать во весь голос.