— Почему? Она живёт вот так уже много лет. И совершенно счастлива.

— Возможно, она была когда-то счастлива, но всё переменилось, вы знаете это. На Рафаэля набросилась не счастливая женщина.

— Что вы с ней сделаете, синьора? Арестуете? Упрячете в тюрьму? В психушку? Напустите на неё психологов, психиатров и прочих психопатологов? Какая будет от этого польза ей — или вашему драгоценному Рафаэлю?

— У неё может быть ухудшение, разве не понимаете? Если её немота — симптом психоза, скажем шизофрении… — (Он раздражённо поморщился.) — Я не хочу, чтобы её посадили в тюрьму, синьор Прокопио, в самом деле не хочу. Но… возможно, мы напугали её. Донна гналась за ней. Несчастная женщина могла спрятаться там, будучи в состоянии шока. А если она умрёт там от голода, понимаете?

— Не умрёт, — сказал великан, покачав головой. — От чего другого, возможно, но не от голода. Мы в нашей долине не допустим такого. Тут, знаете, не Рим и не Лондон, где люди умирают в одиночестве на улицах. Мы поддерживаем своих. — Он задумался на минутку, потом принял решение. — Вот что я вам скажу… Вы, англичане, гордитесь своей сдержанностью, не так ли? Не то что мы, бедные бестолковые итальянцы. Поэтому… если я покажу вам кое-что в Сан-Рокко, что успокоит вас относительно Муты, могу я положиться на ваше молчание?

— Вы, кстати, второй человек, который хвалит мою сдержанность, благоразумную воздержанность на язык, — сказала Шарлотта, а про себя подумала: «Наверное, Джеффри прав, и мне надо больше говорить».

Когда они шли по двору к джипу, появился пёс с изуродованной мордой, тот самый, что напугал Шарлотту в первый день; сейчас он был не на цепи, но вилял хвостом, а здоровой стороной морды изображал что-то вроде улыбки. Прокопио наклонился и ласково позвал: «Бальдассар!» Гончак сел и с важным видом положил передние лапы на плечи хозяину. Через секунду молчаливого общения Прокопио сказал: «Basra!» Пёс убрал лапы и смотрел им вслед, его длинный хвост медленно и равномерно ходил из стороны в сторону, как маятник дедовских часов.

— Необычная кличка для охотничьей собаки: Бальдассар, — заметила Шарлотта, забираясь в машину.

Прокопио хмыкнул:

— Я назвал его в честь Бальдассара Кастильоне. Примо — знаете его? Наш мэр. Много лет назад, когда я вступил в компартию, Примо подарил мне «Придворного» Кастильоне. Думаю, так он подшутил надо мной, но книга хорошая.

— Вы прочли её?

— Немного. Достаточно, чтобы понять, что эта моя собака представляет собой идеального дворянина эпохи Возрождения. — Глаза его смеялись. — Одет всегда неброско и мастер по части того, что Кастильоне называл sprezzatura… Знакомо такое слово? Оно означает умение с видимой лёгкостью делать тяжёлую работу.

Прокопио остановил джип на гребне холма над Сан-Рокко, откуда была видна вся расстилавшаяся перед ними долина. «Ворота Люцифера», — сказал он, указывая на кратер позади колокольни Сан-Рокко, неглубокое углубление в земле, поросшее травой и бурым, сухим бурьяном. Никакой змей там не лежит, подумала Шарлотта. Она не могла представить, откуда возник у неё этот образ сегодня утром и отчего ей было так тревожно. Издалека деревушка напоминала меланхолические руины, вызывавшие восхищение английских романтиков восемнадцатого века в их длительных путешествиях по Италии.

Прокопио включил мотор и поехал вниз, в Сан-Рокко, где остановил машину близ разрушенной церкви.

— Помните свиноферму, которую я вам показывал? — спросил он. — Как раз по эту сторону от неё скоро начнётся строительство, перспективное для фермеров вроде меня, которые устали быть фермерами. Поле для гольфа, бассейн, конференц-центр. Всё это будет на том холме, где мой дом, полмили не доходя до Сан-Рокко, хотя мне сказали, что церковь восстановят, чтобы придать привлекательности конференц-центру, который представят как идеальное место для свадебных торжеств. В Италии организация свадеб — доходнейший бизнес. — Он сверкнул на неё своими карими глазами. — Что до меня… свиноводство стало другим, не таким, как прежде. Теперь я предпочитаю заниматься мороженым.

Он показал подбородком на следы от пуль на церковной двери.

— Интересно, оставят ли они её для местного колорита. Я слышал, во французских отелях принято демонстрировать следы войны.

— Каким был Сан-Рокко раньше? — тихо спросила она.

— Когда именно?

— До войны, до того, как здесь произошло всё это.

— Вы хотите сказать, что я так стар, что помню войну? — спросил он, поддразнивая её. — Благодарю за комплимент. Мне пятьдесят семь, родился в тридцать шестом.

— Значит, вы были достаточно большим, чтобы помнить, каким был Сан-Рокко?

— Во всяком случае, недостаточно большим, чтобы интересоваться старинной архитектурой. Но… уверен, он был очень красив. — Его лицо посуровело, и она подумала: ему это доставляет боль. — Отец, — сказал он, — который был любитель дела и не любитель слов, говаривал, что Сан-Рокко кое-что значил здесь, в долине.

— Что же он значил, синьор Прокопио?

— В том-то и вопрос — об этом он умолчал! — Прокопио улыбнулся. — Я говорил вам, он был не любитель слов. Но… думаю, дело было в самом этом месте. Вы знаете, что тут, как объявили, нашли этрусские могильные курганы? Да-да! Молодой немец, студент-археолог, написал об этом перед войной. — Он на мгновение оставил иронический тон и тут же вернулся к нему, словно снял было доспехи, не очень уверенный, что они защитят его. — Но всякую историю можно найти в любом музее. Особым это место делала не история, исключая историю его гостеприимства… по отношению к чужеземцам, ко всем. А ещё его постройки, это тоже было важно: дома, и амбары, и пекарни — всё было связано, одно было продолжением другого, залюбуешься, и нельзя было снести одну стену, чтобы не рухнули все остальные. Мы называем это: simbittico. He знаю, как сказать по-английски, но слово должно быть. Когда дело касается собственности, всегда подыщется английское слово.