Шрифт:
– Пусть они других встречают? Кто убежать не может и защититься не умеет? Так получается? – Сергеева и в молодые годы было трудно сбить с занятой позиции.
– Другие – это другие, а ты – это ты, – терпеливо втолковывал «мятый» следователь. – Они за себя отвечают, а ты за себя. Вот и пиши: признаю себя виновным частично…
Сергеев виновным себя не признал, суд определил ему год условно, он обжаловал приговор.
– Ну и дурак ты, парень, – утратив обычное равнодушие, возмущался Малышко. – Условную меру за труп получил и еще недоволен! Смотри, кинут дело на доследование. Я, конечно, выговорешник получу, но раскручу тебя на всю катушку!
– Правильно сделал, – одобрил участковый, и желваки играли под натянутой кожей. – Гадам надо укорот давать, иначе столько их разведется! И не виноват ты ни в чем, только теперь разве достучишься. Если б я тогда был в оперпункте, мы бы по-другому сделали…
Почти год ходило дело по карусели судебных инстанций, и наконец Верховный Суд дал специальное заключение: «В сложившейся обстановке Сергеев, отражая нападение группы вооруженных лиц и подвергаясь реальной угрозе для жизни и здоровья, имел право причинить вред любому из нападающих. Тяжесть причиненного Боско вреда соразмерна характеру и интенсивности преступного посягательства, а также ценности защищаемого блага… С учетом того, что Сергеев действовал в состоянии и в пределах необходимой обороны, приговор и все последующие судебные решения подлежат отмене, а уголовное дело – прекращению за отсутствием состава преступления».
Саша не отказал себе в удовольствии зайти к следователю Малышко, тот не выглядел сконфуженным и повторил излюбленную сентенцию про «маленьких людей», которые всегда оказываются крайними и виноватыми по вине начальства, высоких инстанций и настырных жалобщиков.
Участковый его поздравил от души, выругал нехорошо милицейских сволочей и бюрократов и предложил поступить в систему, чтобы одним неравнодушным и порядочным человеком в ней оказалось больше.
На участке нервного «литера» в горсаду и начал службу сержант Сергеев. На память о происшедшем у него осталась болезнь сердца, нелюбовь к бритвенным лезвиям и камерному духу да искренняя привязанность к участковому, спасшему в трудную минуту. Фамилия участкового была Лунин.
– Вон там, под досками, в клеенке, – глухо говорил Учитель в очередном подвале. – Девочка в синем платье, лет шесть или семь…
Сергеев с трудом разжал пальцы, выпустив нагревшуюся пластмассу пистолетной рукоятки, и извлек из внутреннего кармана мятый алюминиевый цилиндрик. Вновь спрятав руку в карман брюк, он открутил колпачок, от неловкого движения таблетки высыпались, он поймал одну и незаметно, будто прикрывая зевок, поднес ладонь ко рту и взял губами мятную лепешечку.
«Как там остальные легли, чтобы не попали между курком и бойком», – мелькнула неожиданная мысль, и он на ощупь проверил смертоносный механизм.
В системе здоровье влияет на службу, поэтому Сергеев скрывал свой недуг от ведомственных медиков, если прихватывало – обходился без бюллетеня, договариваясь с начальством, а лечился у друзей из мединститута. «С таким диагнозом можно жить сто лет, – говорили ему. – Надо только подлечиваться, соблюдать режим и избегать стрессов…» Он отшучивался: «Мне до ста не надо. Согласен на девяносто».
– На шее веревка, во рту, кажется, платочек… Нет, шарфик, – уточнял Учитель. Щелкал затвор фотоаппарата.
Глава семнадцатая
На воскресенье Валентина уговорила Валеру поехать к матери в деревню. Та жила в сорока километрах от Тиходонска, в крепком кирпичном доме с большим подворьем и всякой живностью: корова, свиньи, куры… Дары натурального хозяйства украшали праздничные столы Поповых и служили ощутимым подспорьем в будни.
– Скоро уже внучок у меня будет? – весело спрашивала теща первое время после свадьбы. – Молочком парным выпою, на чистых продуктах выращу… Вам-то, в город, все уже отравленное попадает! И вода в речке отравленная, и воздух…
Когда выяснилось, что с детьми не получается, она частично изменила тему:
– Конечно, сейчас какое здоровье у молодых – все ядохимикаты, нитраты, радиация… А тут еще атомную станцию на нашу голову ладят…
В этот раз Анну Тихоновну заботило другое:
– Свинью резать надо, а некому! Гришка-забойщик в городе, на операции, а мой не может, рука не подымается… Ну я его за то не ругаю, кровь не всякий выдержит, хоть и животина, а жизни лишать все одно непросто…
Семья ужинала, теща привычно хлопотала вокруг стола, осаживая порывающуюся помочь Валентину, да та и сама соблюдала положение гостьи и выказывала усердие больше для приличия, все это понимали, тесть подмигивал, подшучивал над дочкой и подливал Валере настоянной на чесноке и красном стручковом перце водки. В теплой домашней атмосфере Попов, как всегда, расслабился, постоянно владевшее им последнее время напряжение исчезло.
– Кажется, Валька, твой муж пить научился! – одобрил Семен Иванович. – Раньше клюнет рюмку в два приема – и готов, а сейчас как настоящий мужик закладывает!
Действительно, Валера стал пить с удовольствием, и доза его заметно возросла.
– Радости-то мало, – отозвалась Валентина. – Станет алканавтом, а мне мучиться…
Было непонятно, говорит она всерьез или шутит.
– Последнее время за полночь является, с запахом, а вроде бы с работы… – Валентина улыбалась, но глаза оставались серьезными.