Комфорт в полете был не основной причиной наших стараний. Внешний вид и внутреннее убранство самолета — это одна из составляющих престижа президента России.

…Но тогда, в Америке, мы разместились в горбачевском ИЛ-62. Самые важные члены делегации рассаживались в салоне первого класса. Он вмещал восемь персон.

Президентские апартаменты тоже выглядели скромно: тесная раздевалочка, умывальник, унитаз, коридор с двумя узкими, как в поезде, кроватями и откидным столиком. Был и общий салон, в котором вдоль стен опять же стояли узкие диваны — на них иногда кто-нибудь спал во время дальних перелетов.

Обычно до взлета мы все, словно по команде, переодевались в спортивные костюмы. Часто сопровождающие президента члены делегации не умещались в первом салоне, и шефу протокола — Владимиру Шевченко предстояло определить, кому покинуть первый салон и перейти на менее удобное и престижное место.

У меня с Виктором Илюшиным места были постоянными — мы сидели напротив друг друга. Перед глазами маячила кнопка «вызова», она была между нами. Если Борис Николаевич хотел с кем-нибудь из нас переговорить, сразу загорался сигнал. Потом установили такую же кнопку рядом с креслом врача. К тому моменту с нами уже постоянно летала целая бригада докторов.

Но где бы и как бы кто ни рассаживался, особого дискомфорта не ощущал. Кормили всех одинаково — сытно и вкусно. Стюардессы предлагали спиртное. У Ельцина, как и полагалось по инструкции, даже в самолете еда была особой — ее готовили личные повара из «президентских», тщательно проверенных продуктов.

Спустя некоторое время после взлета шеф вызывал меня и спрашивал:

— Кто там у нас в салоне?

Я начинал перечислять.

— Кого позовем сюда, ко мне?

И вот мы вдвоем обсуждали, кого же пригласить. Принцип отбора был предельно простым — кто чаще всех летал, того звали. Если нас сопровождал Козырев, значит, звали Козырева. Если Сосковец был, то его обязательно приглашали. По канонам безопасности в одном самолете или вертолете не должны летать вместе президент и премьер. Поэтому Виктора Черномырдина в нашей самолетной компании никогда не было. А вообще-то постоянный круг включал Илюшина, Грачева, Бородина, Барсукова и обязательно шефа протокола Шевченко.

Порой места всем не хватало за одним столом, и мы накрывали второй. За едой обсуждали поездку и практически никогда не критиковали Бориса Николаевича. С нами всегда сидела и Наина Иосифовна. В первые поездки Ельцин ее старался не брать, но потом, когда начались проблемы со здоровьем, мы все были заинтересованы, чтобы с президентом кто-то постоянно находился рядом. Мало ли что с ним ночью случится. Хотя в последнее время он любил проводить время в одиночестве. Вызовет официанта, прикажет что-то принести и сидит молча, в задумчивости.

В Америке ничего из ряда вон выходящего не произошло, поэтому все присутствующие за столом дружно поздравляли Бориса Николаевича с очередной дипломатической победой, от комплиментов он млел. Ельцин давно заметил, что льстивые дифирамбы мне не нравились. Когда мы оставались вдвоем, он постарчески ворчал:

— Я же знаю, как вы меня ненавидите. Никогда хорошего слова от вас не услышишь, одна критика.

Но критика утопала в потоке похвал. Андрей Козырев произносил свой фирменный тост, дипломатично называя Наину Иосифовну «секретным оружием президента». Она своим обаянием располагала жен других президентов. Наина умела вести себя безукоризненно. Я поражался ее способности находить общий язык с совершенно незнакомыми людьми. Жены высокопоставленных людей, как правило, достаточно простые милые женщины. И если они видят, что к ним относятся по-доброму, без зазнайства, протокольная чопорность исчезает мгновенно.

Борис Николаевич тоже произносил тост за команду, за тех людей, которые ему помогали, писали бумаги, охраняли…

Видимо, Ельцин чувствовал, что с ним происходит что-то неладное. Он был то чересчур возбужден, то беспричинно подавлен. Поэтому мы долго не засиживались, да и выпили совсем немного. Все устали, хотелось спать.

Когда шеф лег в своей комнатке, к нам подошла Наина Иосифовна и предложила перейти в общий салон, где обедали. Со столов уже убрали, и можно было прилечь, вытянув ноги на узких диванах. С моим ростом и комплекцией почти невозможно отдохнуть в кресле. Сергей Медведев, пресс-секретарь президента, хоть и длинный, а виртуозно складывался на сиденье. Остальные тоже за считанные минуты засыпали в смешных позах, только животы двигались, да щеки, словно жабры, раздувались. Если же я спал в кресле, то всегда задевал Илюшина ногами. Никак нас судьба не разводила, даже в самолете.

Приглашение жены президента я принял с удовольствием — улегся на диване, накрывшись пледом и положив под голову пару миниатюрных подушек. Заснул моментально.

Вдруг сквозь сон слышу панический шепот Наины Иосифовны:

— Александр Васильевич, Александр Васильевич…

Я вскочил. Наина со святым простодушием говорит:

— Борис Николаевич встал, наверное, в туалет хотел… Но упал, описался и лежит без движения. Может, у него инфаркт?

Врачей из-за щекотливости ситуации она еще не будила, сразу прибежала ко мне. В бригаде медиков были собраны практически все необходимые специалисты: реаниматор, терапевт, невропатолог, нейрохирург, медсестры, и я крикнул Наине:

— Бегом к врачам!

А сам вошел в комнату президента. Он лежал на полу неподвижно, с бледным, безжизненным лицом. Попытался его поднять. Но в расслабленном состоянии сто десять килограммов веса Бориса Николаевича показались мне тонной. Тогда я приподнял его, обхватил под мышки и подлез снизу. Упираясь ногами в пол, вместе с телом заполз на кровать.

Когда пришли врачи, президент лежал на кровати в нормальном виде. Начали работать. Была глубокая ночь. В иллюминаторы не видно ни зги, под ногами океан. Через три часа у нас запланирована встреча в Шенноне.