— Люди везде одинаковы. Неважно, в кого ты веришь: поскреби любого, получишь дикаря. Я надеюсь, до крайностей не дойдет. Очень надеюсь.

— Ты циник, погрязший в безверии.

— Может быть. Но когда от тебя зависят люди, лучше быть погрязшим в неверии циником, чем блаженным, верящим, что все люди чисты и невинны лишь потому, что молятся тому же богу, что и он.

— Мне жаль тебя, брат.

Рамон пожал плечами и отвернулся, уставившись в море. В тот день они больше не разговаривали.

Капитан оказался прав: путь занял еще две недели, и к концу плавания многим пришлось затянуть пояса. До кошмаров, которыми пугал Рамон, дело не дошло, но Эдгар облегченно вздохнул, когда на горизонте показался берег. С братом они давно помирились, и выяснять на опыте, кто из них был прав, как-то не хотелось.

Город встретил разноязыким гамом. Сойдя по пружинившим под ногами доскам, Эдгар замер на миг, обескураженный. Рамон подхватил его под руку, потащил вперед, сквозь людскую толчею. Солдаты копья последовали за ними.

— Куда мы идем?

— Ко мне. Уезжая, я оставил дом на слуг, да и Амикам обещал присмотреть. Тебе ведь все равно пока больше некуда?

— Я думал, меня встретят.

— Кто? Если мы задержались на неделю, и никто не знает, доплывем ли? Сейчас Дагобер прикажет разместить тех, кто здесь впервые, доберется до отца — тогда за тобой пошлют. Не суетись.

Пришлось «не суетиться». Правда, всю дорогу Эдгара так и тащил под руку брат, не давай остановиться и разглядеть ни странно выстроенные дома, ни еще более странные одежды местных. «Успеется» — ворчал он, и продолжал неуклонно вести куда-то.

— Куда торопишься? — не выдержал Эдгар.

— Домой. Я устал от бесконечной качки, тесноты, вони и чужих людей. Поэтому, прошу тебя — пошли домой. Отдохну, высплюсь, и свожу тебя погулять, если хочешь — но не сейчас.

Эдгар вздохнул и подчинился.

Оказывается, Бертовин их обогнал — занятый разглядыванием города, Эдгар и не заметил этого — и когда Рамон со своими людьми подошел к дому, их уже ждали. Немногочисленная челядь выстроилась во дворе, склонившись в поклоне. Рамон кивнул в ответ на приветствия, оставил брата на дворецкого, чтобы тот показал ему отведенную комнату и дом, и пошел к себе. Открыл дверь в свою спальню — за три года ничего не изменилось, да и что могло измениться, по большому-то счету? Разве что впервые в жизни он и в самом деле почувствовал себя дома. Он замер на миг, удивившись, а потом рухнул на кровать и рассмеялся. Будь что будет, но сейчас он — дома.

Постучавшись, в комнату заглянул пожилой слуга, спросил, будет ли господин есть.

Рамон кивнул:

— Неси сюда, спускаться лень. И приготовь помыться, а то самому от себя против ветра встать хочется.

— Что подать?

— А что, в доме полно разносолов? — хмыкнул Рамон. — Готов поспорить, что нас не ждали.

— Твоя правда, господин. Но, думаю, ты не попросишь жареного целиком быка прямо сейчас?

— А вдруг я за три года стал ленив и капризен? — Молодой человек улыбнулся. Не то, чтобы он считал свои шутки верхом остроумия, просто сейчас, несмотря на усталость, ему хотелось смеяться непонятно чему. — Давай что-нибудь на свой вкус… только солонину и сыр не надо, три недели, почитай, только это и ели, уже тошнит.

— Яичница на сале, зелень, вареные раки и вино?

— А моим людям?

— То же самое. Еще копченая рыба, сыр и моченые арбузы и яблоки. Должно хватить. А ужин уже приготовим как полагается.

— Хорошо.

Слуга поклонился. Выходя, на миг задержался в дверях:

— Мы рады, что ты вернулся, господин.

— Я тоже рад.

Он дождался, пока слуга вернется и поставит на стол принесенное.

— Постой. Расскажи, как тут дела?

— Господина интересуют все новости за три года?

— Нет, что ты! — испугался Рамон, представив, сколько болтовни на него выльется. — Про что сейчас люди говорят.

— Купцы жалуются — на дорогах снова шалить начали. Так что посуху, почитай, теперь почти не ходят, все морем. Герцог жениться собрался.

— Это я знаю.

— Ора — ты ее помнишь? — второго родила.

«Помнишь»? Как не помнить? Сливающаяся с белизной простыней кожа, рассыпавшиеся смоляные кудри, негромкий смех, собственное смущение… наверное, он был ужасно неловок тогда, но у нее хватило такта этого не заметить. А потом была вторая ночь, и другие…

— Пусть боги будут щедры к ней. — Ритуальная фраза оказалась удивительно к месту. Слуга просиял — не каждый чужеземный господин помнил о принятом среди его народа.

— Вы вот приплыли… теперь долго говорить будут.

— Подожди, мы что, первые?

— Нет. неделю до вас корабль пришел. Больше не было.

Рамон помрачнел:

— Понятно. Будем надеяться, что доберутся. Спасибо.

— Я могу идти?

— Постой… как там брат?

— Поел. Кажется, собирался отдыхать — я его не понимаю, прости.