Вновь подошедший Синупред принес корзину, в которой лежали аккуратно завернутые в чистые льняные салфетки и аппетитно пахнущие вкусности. Оттуда же торчало горлышко бутылки красного стекла.

Я порылась в складках своей хламиды, нащупывая кошелек. Выложила на стол две монетки. Парень протянул было за ними руку, но вдруг отдернул и побледнел.

— Я… — прошептал он, меняясь на глазах, — сейчас дядю позову!

Я принялась допивать напиток, хищно поводя носом — запахи из корзины призывали меня съесть припасы здесь и сейчас!

Подошел Онольгейн. Кивнул мне, как старой знакомой, сгреб монеты и принялся их разглядывать.

— Откуда они у тебя? — спросил он. — Эти деньги? Покажи мне лицо!

Я ощутила, как мои ладони вмиг стали мокрыми. Звать Демона, или еще рано?

— Если ты человек, — тихо сказал Онольгейн, наклоняясь ко мне, — и скажешь мне, где ты взяла это золото, я не причиню тебе зла!

Подумав, я согласилась. Едва заметно кивнула, и на мгновенье приподняла капюшон. Брови хозяина таверны поползли вверх — он-то ожидал увидеть старуху, про которую ему говорил племянник.

— Эге! — крякнул он. — Ты не здешняя. Острижена — бежала с каторги, что ли?

— Кто это тут у нас бежал с каторги? — раздался трубный глас прямо над моим ухом.

Я подскочила, но тяжелый стальной кулак ударом швырнул меня обратно.

— Ты у нас кто? — поинтересовался подкравшийся к нам герой, дыша луком мне в лицо. — Здесь у нас что?

— Все в порядке! — успокоительно сказал Онольгейн. — Она заплатила сколько нужно. Оставь странницу в покое, пойдем, уважаемый, я открою для тебя замечательное вино…

Но герой уже заинтересовался. Он схватил мои руки и поднес к самым глазам.

— Ты не старуха! — компетентно заявил он, и сдернул мой капюшон. — Ага! Стриженная! Откуда откинулась?

— Как??? — возмутилась я, пытаясь выдернуть руки.

Люди в таверне молча наблюдали за нами. Я увидела, что Синупред и Фесталия испуганно переглядываются.

— Бежала, спрашиваю, откуда? С Проклятых островов или из Змеиных каменоломен? Видишь, я все про тебя знаю. Давай, колись!

«Это сон! — облегченно подумала я. — И диск, и гипертрофированный Демон, и эта таверна! Сейчас я проснусь, и отведу Катенка в изостудию рисовать восхитительно лимонные осенние листья! Ну, просыпайся же! Просыпайся же, мать твою (прости, мама!)!».

Герой держал мои руки одной своей дланью в стальной перчатке, доставляя мне невыносимую боль. А другую руку он вдруг запустил мне под хламиду и принялся… Мои щеки вспыхнули сами собой. Я злобно боднула его головой в плечо и ушла под стол. Не ожидающий этого Озилла расцепил руки, а я вылезла с другой стороны.

Онольгейн сделал шаг вперед и оказался рядом со мной.

— Оставь ее в покое! — попросил он. — Она уже уходит. Нам нет до нее дела! Никому из нас!

И он оглянулся на своих людей. Те согласно закивали головами. Я поняла, что хотя они и побаиваются своего прирученного героя, но Онольгейн является их признанным лидером.

— Это ж непорядок! — взревел Озилла.

Должно быть, он, и правда, был героем. Во всяком случае, двигался он примерно в центнере своего металлолома, неожиданно легко и ловко. Он молниеносно переместился ко мне и обхватил меня за шею, ощутимо придушив.

— Я ее арестовываю, и забираю к себе для допроса! — заявил он. — А ты, почтенный хозяин, грей мне ужин — после таких допросов всегда хочется жрать!

Ах, как я пожалела об отсутствии своей Силы! Нет, досточтимый Озилла Кокцинум, или как тебя там, одной чесоткой ты бы не отделался! Я уже зажмурилась, собираясь призвать Демона, как вдруг услышала хриплый голос, перекрывший весь шум.

— Это моя женщина! — сказал кто-то. — Отпусти ее, Озилла!

И голос этот был мне знаком!

Герой так рьяно сжимал мое горло, что в глазах у меня стало темнеть. Пытаясь удержать уплывающее сознание, я никак не могла разглядеть стоящего в дверях мужчину. Однако я явственно услышала, как Озилла пробормотал с досадой:

— Только его здесь не хватало!

— Отпусти ее, — повторил голос.

В нем не было ни просьбы, ни угрозы, но от будничного тона, с которым говорил незнакомец, по коже побежали мурашки.

— Если она твоя женщина, почему пришла одна? — ехидно поинтересовался Озилла. — Прятала свое лицо под капюшоном? Отчего она стриженная?