Впрочем, Мерген меньше всего беспокоил Бадму в тот вечер. Само новоселье-то Бадма затеял из-за Кермен. Хотелось показать ей новый дом и все, что в нем. Показать, а при случае и намекнуть, что она может стать полновластной хозяйкой всего этого… Вечер начинался очень хорошо. Ребята, видно, вскладчину купили портрет Оки Городовнкова в большой золоченой раме И сами его прикрепили на стене. А Кермен подарила вазу для цветов.

– Я поняла, что Бадма любит цветы, и вот… – как бы оправдываясь перед товарищами, сказала Кермен и сильно покраснела.

Ее смущение Бадма истолковал по-своему и хотел что-нибудь сказать к слову, но его то ли выручил, то ли утопил Мерген.

– Теперь в этом доме нужна цветочница, – сказал он, как-то сурово посмотрев на Кермен.

– Будет и цветочница! – весело улыбаясь Бадме, ответила Кермен. – В такой-то дом пойдет любая девушка.

– Даже ты! – сверкнул на нее Мерген. И все в доме затихли.

– Это мое дело! – с вызовом бросила Кермен, и опять обратившись к хозяину, предложила свои услуги – В чем тебе помочь, Бадма? Хочешь, чай сварю?

Бадма обрадовался и, затопив печку-голландку, побежал в кибитку: надо было выпросить у матери немного мускатного ореха, который она хранила под подушкой и бросала в чай только по большим праздникам.

Приготовление чая в этот вечер показалось Бадме каким-то таинственным священнодействием. Видимо, прежде всего потому, что этим занималась Кермен и он был с нею рядом, рука об руку. Был даже взволновавший его момент, когда коса Кермен при быстром повороте упала ему на плечо. И он робко погладил ее рукой. Кермен вспыхнула, но ничего на это не сказала. А, улучив момент, когда Мерген громко заговорил с одним из своих друзей, чуть слышно прошептала:

– Бадма, ты не обидишься, если я тебе что-то скажу?

– На тебя? – удивился Бадма. – На тебя я не смогу обижаться, даже если будешь читать мне смертный приговор.

Кермен удивленно вскинула черные, чеканно-тонкие брови, отчего лоб ее стал еще белей, и тихо сказала:

– Я изреку такой приговор, от которого ты станешь еще привлекательней и сразу же найдешь свою «цветочницу».

– Говори, – одними губами сказал он.

– Одевайся, как все, чтоб не отличаться, как раньше богатые отличались от бедняков, – и она кивнула на его атласную рубашку с высоким воротом, подпиравшим шею и сдавливавшим ее. – Видишь, ребята в апаше, так легче дышится. А то ведь тебе даже голову наклонять трудно, шея словно в тисках.

И сами эти слова и тон, участливый, доброжелательный, кружили голову Бадме. Он благодарно кивал девушке и втайне надеялся на то, что мечта его скоро сбудется.

Весь этот вечер был для Бадмы сплошным праздником. Он не спускал глаз с Кермен, которая и на самом деле вела себя как хозяйка дома – никому не давала скучать, первой запевала, первой пускалась в пляс.

И вдруг, всего лишь через неделю после этого счастливого вечера, ударом грома среди ясного неба прокатилась весть о том, что Мерген женится на Кермен. Вот когда рука Бадмы не дрогнула бы, попадись его соперник на мушку ружья. Но уже шли осенние дожди, и Мерген на охоту не ходил. А другого случая подстрелить его незаметно не было.

Не подозревая, что думает о нем Бадма, Мерген вошел однажды в контору и, весело поздоровавшись, сказал:

– Ну, счетовод, подсчитай, чего сколько надо на свадьбу.

Нарочито громко щелкая счетами, Бадма ответил, не подняв головы:

– Всего очень много, так как женится самый достойный на самой красивой под небом!

Не ожидавший такого высокопарного ответа, Мерген склонился над столом и по-товарищески предложил:

– Пойдем вместе на охоту, чтобы стол был богаче.

Бадма вздрогнул: предложение показалось провокационным. Не выведывает ли?

«Узнал, что это я тогда стрелял в него? – вытирая вдруг взмокший лоб подумал Бадма. – Или так просто?» Но тут же взял себя в руки и притворно-любезно отказался, сетуя на плохую погоду, в которую на охоту нет смысла идти.

Ушел тогда Мерген, и понял Бадма, что Кермен он потерял навсегда. В тот вечер он впервые в жизни напился. Но утром понял, что это его нисколько не утешило. Он решил уехать в город, в шум, в сутолоку другой непривычной жизни. В полночь забрался в свой тайник, ход в который был теперь из подпола. Открыл заветный сундучок и холодно, равнодушно посмотрел на золото, которое теперь казалось ему потускневшим. Оказывается, оно светило только, пока он надеялся с его помощью добиться счастья. А теперь, когда все надежды ушли, как рыба из невода, никакие сокровища его не радовали. Набрав полную горсть драгоценностей, казавшихся ему сейчас простыми безделушками, он высыпал их себе в карман, и, закрыв сундучок, поднялся в дом…

Две недели Бадма жил в Астрахани, в самом дорогом номере гостиницы. Ходил в кино, в театр, на танцы. Но нигде не находил себе покоя. Наконец, его расточительность бросилась в глаза спекулянтке, которой он сплавлял свои драгоценности. Девка она была проворная. Прилипла к нему и за несколько угарных ночей, в которые обучила парня всему, чему он еще не был до нее обучен, завладела содержимым его кармана. На счастье, не проболтался, что это еще не все. Однажды утром, узнав, что у Бадмы нет денег даже на дорогу в родной хотон, эта девка исчезла, отпала, как насосавшаяся пиявка.