— Да, видел, вошла сюда одна, — согласился он. — Она выбежала через заднюю дверь.

— Через заднюю дверь?

— Это точно. — Он дернул головой. — Вон там. Сердце у Люсинды сжалось от дурных предчувствий, но она постаралась заглушить их.

— Она не могла уйти без ребенка.

— Если хотите знать, мисс, у нас здесь есть несколько таковских, это точно. Обманывают приличных людей. Лучше отнесите его в приют для брошенных детей. Они разберутся, что с ним делать.

— В приют? — Приют ступенью выше, чем работный дом.

— Да, в Ламбете. Вам придется объяснить, что это не ваше, иначе они не позволят вам это оставить. — Опять “это”. Девчушка прислонилась головой к плечу Люсинды.

На дворе стук лошадиных подков и крики конюхов и клиентов возвестили о появлении дилижанса. Ее жизнь зависела от того, сядет ли она в этот дилижанс.

— А вы не могли бы отнести ее в Ламбет? Я вам заплачу.

Чистильщик покачал головой:

— Видите, сколько обувки. И все это нужно начистить к шести часам. — Он взял коричневый сапог, такой большой, что там мог бы поместиться теленок, и помахал им. — Шли бы вы лучше своей дорогой, мисс, не то хозяин увидит вас здесь и вызовет констебля.

Констебль захочет узнать ее имя. Он, быть может, даже будет настаивать на том, чтобы проводить ее домой. Она утратила дар речи, потому что ей показалось, что все кончено. Малышка тихонько захныкала.

— Наверное, есть хочет, — предположил чистильщик обуви. — В общем зале вам дадут хлеба на пенни и молока.

Люсинда была уверена, что в любой момент может появиться тетка девочки, и принесет свои извинения. А как же иначе? Не зная, что делать, Люсинда пошла на восхитительный запах кофе в общий зал, где пухлощекая женщина приветствовала ее из-за прилавка.

— Могу я получить теплого молока и булочку для ребенка? — спросила Люсинда, с горечью сознавая, что у нее едва хватит денег на себя и что она не может тратить их на еду для отпрыска другой женщины.

Женщина с улыбкой склонилась над ребенком и тут же отпрянула.

— Какой он грязный, ваш ребеночек. Девушка вроде вас должна в этом разбираться.

Девушка вроде нее? Люсинда раскрыла рот, чтобы поставить женщину на место, но потом поджала губы и промолчала, чтобы не привлекать к себе внимания.

— Мы в дороге, — слабым голосом сказала она.

— Хм, — сказала женщина. — Ну ладно. Садитесь вон там. Я принесу вам хлеба и молока для малышки и кофе для вас.

— Мне нельзя пропустить дилижанс.

— Не волнуйтесь. У вас есть в запасе добрых полчаса. Люсинда смотрела в огромные синие глаза ребенка.

Бедняжка. Что, если эта женщина вообще не вернется? И что, если она вернется? Кончит ли дитя свои дни в реке? В отчаянии люди на все готовы. Сбежала же она от мужа среди ночи. И тут Люсинду осенило. Денби никогда не придет в голову искать женщину с ребенком.

Трактирщица торопливо подошла к ней с корзинкой свежих булочек, кусочком масла, чашкой молока и чашкой кофе.

В животе у Люсинды заурчало. Но она отломила кусочек булочки и опустила в молоко. Потом поднесла пропитанный молоком хлеб к губам ребенка. Тот принялся сосать его, потом раскрыл ротик и немного откусил.

Господи. У ребенка полон рот зубов. Он, должно быть, старше, чем кажется.

— Как тебя зовут, малышка? — спросила Люсинда. — Я не могу все время называть тебя “дитя”.

Малышка с надеждой смотрела на булочку. Люсинда отдала ей хлеб, и ребенок стал макать его в молоко. Пока она наслаждалась булочкой, Люсинда намазала маслом вторую для себя. В сочетании с кофе хлеб показался ей самым вкусным из всего, что она ела за эти годы. Обе жевали молча, пока не осталось ни крошки. Малышка села и огляделась:

— Мама!

Сердце Люсинды екнуло. Никто никогда не назовет ее мамой. У нее не будет своих детей. Она посмотрела на маленькое личико, обрамленное легкими белокурыми завитками, и не смогла сдержать улыбки.

— Мне кажется, милая, что ты София. — Это было имя, выбранное ею для дочери, которую она когда-то надеялась зачать. Она пощекотала девочку под подбородком. — София, давай воспользуемся туалетом, и, если твоя тетушка не вернется, нам нужно будет ехать.

Хьюго остановил Грифа на вершине Бикон-Хилл, вдохнул воздух, пропитанный запахом свежескошенной травы, и окинул взглядом великолепный сельский пейзаж Кента. После трех недель пребывания в военном госпитале с последующим штормом в Атлантике он не мог не оценить красоту Англии.