Через Главное управление кадров Министерства обороны я сумел найти сведения о Светлосанове. Там он числился старшим лейтенантом, звали его Михаилом Викентьевичем, родился он в 1916 г. в Вологде, окончил 7 классов, работал слесарем в мастерской по ремонту велосипедов, увлекался велосипедным спортом, после решил стать военным, училище в Севастополе закончил в июне 1941 г. В г. Вологде мне удалось найти его сестру Антонину Никитюк, а в г. Дзержинске Горьковской области — вторую сестру Веру Голубеву. О военном враче 3 ранга. Макогон Олеге Андриановиче стало известно, что он родился 15.08.1914 г. в Киеве, в 1941 г. закончил в г. Куйбышеве Военно-медицинскую академию, жена была тоже врач. В 1941 г. был назначен врачом 510-го отдельного зенитного артиллерийского дивизиона, пропал без вести на Крымском фронте. Кировоградский областной военкомат мне сообщил, что за него пенсию получала А. Ф. Лащевская. Очевидно, это была его мать, была у него еще сводная сестра Лащевская Антонина Федосеевна, которая проживала в с. Нерубайка Ново-Архангельского района Кировоградской области. Была еще дочь Таня.

На публикации в газетах откликнулся старший лейтенант медслужбы Гуссейнов Мехбала Нуралиевич, он был на Крымском фронте зубным врачом 396-й стрелковой дивизии и, как Устрицкий Б. Н., тоже попал случайно в Булганакские каменоломни. Он был пленен с первой группой в середине июля, после освобождения из плена 20.02.1943 г. был осужден на 10 лет по статье 58–1 "б". Позже возвратился на родину в г. Куба Азербайджанской ССР, где стал работать по специальности. Благодаря Устрицкому Б. Н. и Гуссейнову М. Н. стали известны подробности обороны Булганакских каменоломен. В 80-х гг. поисковикам из Одессы при обследовании этих каменоломен удалось найти "смертник". [235] Он принадлежал Гогитидзе, что подтвердило его гибель в каменоломнях.

Сопротивление под Керчью в 1942 г. оказывалось фашистами и в других местах. Фашистский 88-й саперный батальон вел подрывные работы не только в Аджимушкайских, Булганакских, на заводе Войкова, но и в Багеровских каменоломнях, расположенных примерно в 15 км западнее Керчи. И там весной и летом продолжаюсь сопротивление. Надо полагать, что основу этого подземного гарнизона в Багерово составили окруженные в районе части и подразделения Крымского фронта, которые здесь вели бои в окружении. К сожалению, никто из участников обороны в Багеровских каменоломнях в 1942 г. не откликнулся, но я надеюсь, что в будущем что-либо станет известно из вновь найденных документов.

Существует мнение, что командование 47-й армии, оборонявшей Таманский полуостров, знало об окруженных в Аджимушкайских каменоломнях, но ничего не предпринимало, чтобы им помочь. Это неправда. В первые дни окружения, как свидетельствует начальник радиостанции Центральных каменоломен Казначеев Ф. Ф., существовала двухсторонняя связь с радиостанциями 47-й армии. Однако она очень скоро прекратилась: от сильного взрыва радиостанция вышла из строя. Из-за отсутствия таблиц позывных переговоров, а также шифра радиограммы передавались открытым текстом. "С Большой земли, — сообщает в своих воспоминаниях Серебряков Н. Н., — нас подбадривали, советовали держаться и ждать скорой помощи в виде десанта". Позже в обеих каменоломнях работали только радиоприемники, которые принимали сводки Советского информбюро и другие сообщения московского радио. Командование Центральных каменоломен неоднократно посылало группами и в одиночку связных через Керченский пролив. Абсолютное большинство их погибало или попадало в плен. Впрочем, очевидно, были и удачные попытки. Из письма Федора Митрофановича Ткачука (август 1967 г.) из г. Красилова Хмельницкой области известно, что он в группе из 4-х человек по приказу Бурмина Г. М. 9 июня вышел из каменоломен во главе с начальником штаба 107-го танкового полка 55-й танковой бригады капитаном Львициным. Задача была "связаться с Малыми каменоломнями или пробраться через Керченский пролив к своим". Задача, как видим, неопределенная и странная: очень простая (Малые каменоломни располагались всего в 300 метрах) и крайне сложная — переправиться через пролив. Странно и то, что эту задачу ставил группе не Ягунов П. М., а Бурмин Г. М. Правда, здесь есть некоторое объяснение: Львицина Бурмин мог знать еще по Ирану во время их службы в 108-м танковом полку, не говоря уже о Крымском фронте, где они воевали в одной 55-й танковой бригаде. Группа Львицина в потайном месте на берегу пролива встретила еще 3-х военнослужащих. Нашли маленькую лодку, в которой мог уместиться лишь один человек. Так что один греб доской, а другие плыли, держась за борта лодки руками. Когда кто-то совсем ослабевал, менялись с гребцом. К утру 10 июня добрались до своих. "Нас приняли, привели в состояние, мы рассказали об Аджимушкае. После этого я воевал в Сталинграде, где был ранен в живот. Ныне работаю в органах прокуратуры Мельницкой области" [236] . Дальнейшая судьба Львицина осталась неизвестной.

Об удачной переправе через Керченский пролив сообщал и аджимушкаец лейтенант Буханец Евгений Григорьевич, командир взвода управления 344-го стрелкового полка 138-й стрелковой дивизии. Подробных воспоминаний он, кажется, не оставил. При встрече с ним (он жил в Керчи) я стал задавать конкретные вопросы. Буханец Е. Г. стал очень волноваться, путаться, чем сразу же вызвал подозрения в правдивости. Я уверен, что переправившихся через пролив из каменоломен было больше, чем известно нам. Но дело в том, что все возвращающиеся из окружения подпадали под подозрение как возможные агенты фашистов, поэтому факты их возвращения почти не попадали в оперативные документы штабов и в политические донесения. Ими сразу же занимались особые отделы, а доступ к их документам до сих пор закрыт.

Очевидно, благодаря сведениям этих переправившихся через пролив людей наши разведывательные органы и штабы на протяжении всего лета 1942 г. хорошо знали, что происходило в каменоломнях. Дочь Ягунова — Клара Павловна рассказывала мне: "О том, что отец попал в окружение и возглавил подземный гарнизон, я знала, ибо сведения об этом доходили до Бакинского пехотного училища, где работал отец и я жила в годы войны. Потом я узнала, что в каменоломни немцы пускали газы и отец погиб. В конце войны я уже знала подробности гибели отца и многие события в каменоломнях. Все эти сведения были неофициальные, и сейчас уже невозможно сказать, как, кем и при каких обстоятельствах они до меня доходили".

Из Малых каменоломен для переправы через пролив уходили также одиночки и целые группы, но их цель была куда проще: они пытались выйти из окружения и попасть к своим. Одной из первых отсюда ушла группа казаков под руководством капитана Барлита С. Н. В своем письме он пишет: "2 июня мы сумели буквально под носом противника незамеченными выбраться из подземелья. Наш маленький отряд направился к проливу, под утро около с. Баксы в кустах мы сделали привал, выслали разведку к берегу, она долго не возвращалась. Видимо, разведка попала в плен и выдала наше расположение. Около полудня вдруг появились фашисты численностью до роты с артиллерией и минометами. Начался бой, меня, видимо, контузило, ибо я потерял сознание. Когда очнулся, фашистов не было, рядом лежал мертвый казак, старший сержант… Пять суток я один бродил по степи, несколько раз натыкался на полевые караулы фашистов, они обстреливали меня. Решил вернуться в Керчь и там связаться с подпольем. Заснул я в окопе и утром был найден немцами, которые приехали косить траву. В плену в Николаевском лагере я встретил своего заведующего делопроизводством моего штаба лейтенанта Курина Якова Петровича. Он мне рассказал, что после разгрома нашей группы он вместе со знаменосцем на берегу моря около с. Баксы спрятал наше полковое знамя и печать полка. После освобождения из плена служил в стрелковой части рядовым, воинское звание мне тогда не вернули. Я просил командование отпустить меня для поиска знамени, но ходатайство мое не было удовлетворено. В 1946 г. я пытался вместе с Куриным Я. П. начать поиск знамени, но его выслали на Урал, и он был обижен. Писал я по этому поводу Сталину. Через Ставропольский крайвоенкомат меня вызвали и организовали встречу с Книгой В. И. К поиску знамени Книга В. И. отнесся очень как-то пассивно, он даже меня не узнал. Так мне было обидно!" Барлит С. Н., конечно, не догадался, почему Книга В. И. был так пассивен по отношению к поиску знамени полка. А не узнал он его, скорее, сознательно. Дело в том, что в своем непомерно бодром отчете о боевых действиях и переправе через Керченский пролив командир 72-й кавалерийской дивизии Книга В. И. утверждал, что это знамя утонуло при переправе от прямого попадания бомбы в судно. Эту ложь разделил с ним и его военком Дроздов А. Д., подписавший отчет. Потери дивизии тоже как-то смазаны. В отчете говорится о 325 убитых и 605 раненых воинов этой дивизии, но совершенно умалчивается количество без вести пропавших. А вычислить их совсем нетрудно. До начала боев в дивизии было 4 684 человека, переправилось на таманский берег 2 146 человек. После несложных вычислений получаем число без вести пропавших — 1608 человек. [237] Число большое, но оно значительно меньше количества без вести пропавших в других дивизиях Крымского фронта, где даже количество потерь невозможно было подсчитать.

В августе решила покинуть Малые каменоломни группа подполковника Ермакова С. А. с целью перебраться к своим через Керченский пролив. К выходу и переправе серьезно готовились, искали шпагат, веревки для сооружения плота, изучали маршрут движения, для чего опрашивали всех, знающих местность. Решили уходить двумя партиями. Ермаков 3 раза пробовал выходить из каменоломен, но каждый раз натыкался на противника и каждый раз возвращался. Наконец, 14 августа, ему удалось уйти, а через 3 дня ушла в сторону переправ и вторая партия под руководством батальонного комиссара Семенова Б. М. Позже через военнопленных до Поважного М. Г. и Ильясова С. Ф. дошли слухи, что Ермаков С. А. погиб в бою на берегу пролива. В Саратове мне удалось найти его жену Трипольскую Татьяну Михайловну она всю жизнь работала учителем. Для нее мое письмо о гибели мужа было первым сообщением о его судьбе. Татьяна Михайловна мне сообщила его биографические данные и закончила письмо стихами Веры Фигнер: