Другой человеческий масштаб — вот что увлекало, но Р. не сразу это определил. И все последующие встречи усиливали впечатление. Ни прежде, ни потом, во всю жизнь, людей такого масштаба Р. не встречал.

— А ведь сон — это тоже вещица, / Soft embalmer, Синяя птица, / Эльсинорских террас парапет, — гудело в его ушах, и Р. казалось, что это — для него. Может быть, снова почуял? Позже Анна Андреевна назначила Р. чтецом «Поэмы без героя». Почему именно его?..

Вспоминая Ахматову, чаще всего говорят о царственной величавости. Р. поразила ее речь. В одно и то же время она касалась прошлого и будущего. Не по смыслу, хотя, конечно, и по смыслу, но прежде всего по звучанию. Замедленный, протяженный, низкий и, со всем тем, возвышенный звук тайной властью сводил с «серебряным веком», но здесь же влек в опасные темные порталы предстоящих и следующих за ними лет…

Гул вечности — вот что это было, ее речь, и блажен тот, кто ее слышал…

Понимая значение встречи, хозяин представил Р. Анне Андреевне, сказав о Гамлете, о том, что с завтрашнего дня он станет жить в Ленинграде, и о первой книжке, вышедшей в Ташкенте накануне переезда.

— Вы родились в Ташкенте? — спросила она.

— Нет, в Одессе, — ответил Р.

Анна Андреевна кивнула красивой головой, может быть, оттого, что опять на одну линию стали три города ее судьбы, и сказала:

— Надпишите и подарите.

Первое приказание показалось Р. трудно выполнимым, второе — просто опасным. Он вышел в коридор, достал тоненькую книжку, уселся на свой баул и долго складывал надпись, открывая для себя несовершенство подарка и мучась неожиданным косноязычием. Он снова почуял, что, передав книжку Ахматовой, подвергнет свои стихи и себя самого другому, чем прежде, счету и будет обязан отвечать за слова и поступки по-новому.

«Анне Андреевне Ахматовой, — выводил он, — с глубокой любовью, несказанной благодарностью за сегодняшний вечер и паническим ужасом эту первую книжку… В.Р. 14 ноября 1962 года. Москва».

Потом, в числе одиннадцати других, даренных в Москве, в том числе с книгой А. Тарковского, ее передадут Валентине Андреевне Беличенко, бессменному директору музея «Анна Ахматова. Серебряный век», и во всей открытой беззащитности она останется лежать навзничь под застекленной крышкой музейной витрины…

Сочинив неуклюжую надпись, Р. вернулся в гостиную и уже перед самым уходом Анны Андреевны рискнул передать книжку по назначению.

Ахматова была благосклонна и на прощание сказала Р., что в Ленинграде он может позвонить ей по телефону и даже навестить…

В спонтанных и запланированных поздравлениях Г.А. Товстоногова по поводу семидесятилетия и получения звания Героя артист Р. оказался задействован плотнее, чем предполагал. Вышло это так.

На другой день после коридорной увертюры, вернувшись из глубокого автобусного рейда в торговый квартал Осаки, похожий на лабиринт и растянувшийся на несколько квадратных километров, Р. надел штатное кимоно и принялся готовить вечерний завтрак. Тут помреж Витя Соколов и сообщил, что в номер 740, к Товстоногову, просили приходить не ранее 20 часов 30 минут, иначе поток приветствий мог начаться гораздо раньше и утомить триумфатора. Р. поздравил себя с тем, что по какому-то наитию приберег бутылку пятизвездного армянского коньяка. Разгуливая в летучем кимоно по просторному апартаменту, он наметил соответствующие штаны и рубашку и, несмотря на то что Гога жил рядом, принял вежливое решение сменить домашние туфли на визитные штиблеты. Успел он составить и легкое двустишие, шутливо сопровождающее коньяк, как вдруг раздался звонок телефона.

Не знаю, как вы, дорогой читатель, но в течение своей нервной и двойственной жизни автор почти всегда безошибочно определял по сигналу, к добру он или к худу. Этот звонок ему не понравился: начальственные нотки и повелительное наклонение. И точно, на другом конце провода была руководительница японской поездки Анта Антоновна Журавлева. Кстати сказать, некоторые японцы выражали недоумение на ее счет: «Таким большим театром руководит женщина? Почему?». «По контракту», — отвечали наши находчивые. Так вот, без объяснения причин Анта просила зайти в номер 726, то бишь к ней, тут же и ни минуты не откладывая. Зная, что начальство по хорошему поводу не зовет, Р. стал размышлять: кто и о чем именно на него настучал, и уже пошел к выходу, но столкнулся в дверях с Валей Ковель, которая была крайне возбуждена.

— Володя!.. Скорее, мы тебя ждем! Это я просила Анту тебе позвонить, — и пока шли по коридору, объяснила: — У нас не получилось с подарком… Они прошляпили, и нужно срочно выходить из положения!.. Как кто?! Эти горшки, которым поручали… Слушай!.. Мы собрали по триста иен и подарим Гоге тридцать тысяч в конверте, понимаешь? У японцев есть такой обычай — дарить деньги в конверте!

— У узбеков тоже, — сказал Р.

— Ну вот, — подхватила Валя. — Это нужно обыграть в стихах, у тебя же есть чувство юмора!

Слышать это от Вали было лестно.

— А когда нужны стихи? — спросил Р., как обычно недопонимая всей остроты обстоятельств.

— Да сейчас, сейчас! — обиженно и даже с какой-то обвинительной ноткой в голосе сказала Валя. — Садись.

Место за столиком в будуаре Анты Антоновны было готово, и, по их мнению, Р. должен был тут же принять позу вдохновения. Анта с одной стороны, а Валя — с другой взялись за спинку изящного кресла, собираясь жарким дыханием в затылок вдохновлять придворного творца.