Юзеф не стал спорить. Как бы то ни было, главное теоретическое обоснование деятельности и Трех Китов, и всей Конторы принадлежало именно Ружичу. Он и никто иной первым додумался связать геном человека и появление на свет странных тварей, вроде бы ничего общего с людьми не имеющих.

Ученые-генетики выделили гены, отвечающие за рост, цвет волос и глаз и т.д. и т.п. Но предназначение не менее восьмидесяти процентов генов человека осталось неясным. Вроде бы информация из них никак не использовалась. Ружич предположил: именно эти гены-модификаторы при особых условиях способны вызывать трансформации людей в нечто чуждое… Впрочем, не всегда в опасное.

Ортодоксальные генетики поначалу не спорили с работами Ружича, опубликованными под псевдонимами: да, мол, в генокоде людей прошита вся история их эволюции как вида – от простейшего одноклеточного существа. Известно, что человеческий эмбрион на определенных этапах своего развития имеет и хвостик, и жабры наподобие рыбьих…

Но Ружич пошел дальше. Стал утверждать, что в геноме хомо сапиенса замаскированы латентные гены не только прямых предков человека, но и всех живых существ земного биоценоза. Как ныне здравствующих, так и давно вымерших. Как общеизвестных, так и почитаемых за миф официальной наукой. Самый банальный пример, утверждал Ружич, – свинья. Вроде бы никак в предках человека она не числится. Однако порой случается спонтанная девиация человеческих генов – и рождается ребенок с самым натуральным поросячьим хвостиком. Или со свиным пятачком. Или с двумя рядами сосков – точь-в-точь как у свиноматки.

О том, что порой рождаются и вампиры, и ликантропы, в открыто напечатанных работах Ружича, естественно, не упоминалось. Но и остального хватило, чтобы ученый мир встал на дыбы. Этак, знаете ли, и до сотворения человека дойти можно – Богом ли, инопланетным ли Высшим Разумом. На доктора биологических наук Милославского (под таким псевдонимом выступал в научных изданиях Ружич) обрушились со всех сторон, Мы сами! Сами зародились в теплом протоокеане, сами развились до нынешнего своего вида. Всё сами! Согласно законам марксистко-ленинской диалектики…

Ружич в бесплодную полемику не втянулся. Но спустя пару лет выделил Т-ген, активизация которого превращала людей в тенятников (научный мир, понятно, об этом открытии не узнал).

Потом пришел черед W-гена, гена ликантропии… А потом… Потом Ружич погиб. При обстоятельствах, до сих пор до конца не выясненных.

Теории его, конечно, продолжали и развивали, но… Но Семаго-младший (хотя дело иметь ему приходилось с вещами, куда как нетрадиционными) был приверженцем традиционного пути развития науки: накопить побольше фактов и уж затем выстраивать опирающиеся на них гипотезы. И в битве идей десятилетней давности находился на стороне противников Ружича.

Юзеф – сугубый практик – в научных дискуссиях участия никогда не принимал, терпеливо дожидаясь прикладных результатов. Однако сейчас именно ему предстояло решить, что делать с ребенком. С плодом чужих генетических экспериментов. С кукушонком, оказавшимся в гнезде хищных свирепых орлов…

Обер-инквизитор знал, какого приказа ждет от него Семаго. Возможно, будет возражать, но ждет… И выполнит с чувством внутреннего облегчения.

И он сказал неожиданное для руководителя Трех Китов:

– Ребенок будет расти под твоим плотным наблюдением. Не в этой стеклянной клетке, разумеется. Подберу ему бездетную семейную пару, мечтающую о ребенке, наложим папе-маме долгоиграющие гипнограммы… Но рядом всегда должен находиться кто-то из твоих спецов. Из самых лучших…

– Но… Как же… – недоуменно начал Семаго. Предложить ликвидацию ребенка самому у него язык не поворачивался.

– Почему я иду на такой риск? – Юзеф прекрасно понял смысл невысказанного вопроса. – Илья, ты, наверное, не поверишь… Но однажды я не мог, не имел права рисковать. И с тех пор мне часто снятся убитые дети. Иной причины нет.

Семаго-младший не поверил.

Встретить цыганку поутру, едва выйдя из дома, – к чему бы это? Наверняка есть на сей счет какая-нибудь примета. И, сдается, ничего хорошего такая встреча не предвещает. Особенно мне. Особенно сегодня. Хотя цыганка на моем пути попалась нетипичная. Не похожая ни на ухоженных ресторанно-опереточных цыган, ни на чумазых «людей нездешних». И вела себя нестандартно – не предлагала погадать на суженую, не требовала позолотить ручку… Даже не вздымала городскую пыль подолом цветастой юбки – за отсутствием таковой. Была упакована в стильный брючный костюмчик с бейджем на груди. Но нечто неуловимо восточное в ее облике, иссиня-черные волосы и темно-карие с хитринкой глаза заставили немедленно окрестить подошедшую девушку «цыганкой». Дурную привычку – мгновенно прилеплять прозвища каждому новому объекту – я приобрел после полугода, проведенного в нашем «штрафбате» (иначе говоря – в службе наружного наблюдения).

Цыганка направила на меня длинный, навевавший фрейдистские мысли микрофон, и сказала с обаятельным напором:

– Несколько слов для регионального радио, пожалуйста. Передача «Ярмарка вакансий» проводит опрос населения. Вы не слишком спешите?

Трудно отказать девушке, которая умеет так улыбаться. Но я собрал бы волю в кулак и смог бы. Спешу на работу, дескать. Смог бы, но… Но не сегодня. Сегодня в радость любая отсрочка от ожидающей Голгофы.

Я тоже улыбнулся – поощрительно. Цыганка восприняла улыбку как сигнал к атаке: