— Давай, — без энтузиазма согласился Волька, вытягивая руку, — Как тебя зовут, кстати?

— Меня? Аллериана Сонни-Катено донья Машиаро.

Чего-то в этом роде следовало ожидать. Волька буркнул в ответ:

— А меня Волька. Имей в виду: у нас длинно нельзя. Засмеют. Кем хочешь быть: Алей, Соней, Катей? Или, может, Машей?..

— Ух ты! Совсем как в книжках. Тогда… — она смешно наморщила лоб: — Тогда пусть Алей. Или доньей Алей.

— Перетопчешься — доньей.

…Просидели они до утра. Ничего эта биоэнергетика не помогла, но болеть стало меньше. Давно замечено: болтать о разных пустяках интересней всего ночью. Когда серп луны за окном и холод, а в доме — чай, теплое одеяло и свечка потрескивает.

Не воскресенье, но еще не понедельник. Ни тот мир, ни этот… Завтра в путь, и Волька — нездешний, овеянный беззаботной магией дороги — с покровительственной улыбкой слушает сбивчивый говорок доньи Али. Она-то уже пришла. Ее приключение закончилось, а его — только начинается.

Правда, с той стороны двери осталась Зима. Холод, безводье. Банды озверелых подростков, стаи одичавших псов. И не дай Бог попасть в Алины родные края. Лишь безумец ищет покровительства ее мира.

— Спи. Я посторожу, тихонечко сказал он. — Мне здесь все привычно, а ты спи.

— Спокойной ночи; Волька!.. И знаешь что?.. Ты хороший!..

Утром Вольку толкнуло: Небылец! На будильнике без двадцати восемь, но стреляного воробья на мякине не проведешь. Осторожно, чтобы не потревожить спящую гостью, Волька собрался и выкатился на улицу. Лифтов он принципиально не признавал.

Куртку брать не стоило. После пропахшего кошками и свежими газетами лестничного полумрака майское солнце оглушило его. Навалилось всей силой нерастраченной весны.

Теплынь! Воробьи орут! И деревья в зеленой кисее, словно старшеклассницы на ролевке. Вот защелкали по асфальту сандалии. Выбежал мальчишка лет десяти — с ранцем, в оранжевой курточке. Взгляд лукавый, озорной. Прогуливает, наверное. Или ищет северо-западный проход, как у Крапивина.

На Вольку напало беззаботное настроение. Теперь-то все уладится, все приметы совпадают… Вот только за девчонку страшно — как она тут одна? Ну, да ладно. Знала, на что идет. Может, скрытые способности у нее прорежутся. Ясновидение там или целительство.

Ага, целительство. Рука-то до сих пор пухнет. Колошмательство и разрушительство. И водопроводчика вызывать придется, кран менять. Но это уже не его забота.

Валька нащупал ворох амулетов на груди. Отыскал трилистник бледного нефрита, скрещенными пальцами обвел по контуру:

— Пусть у меня все получится. Пусть у меня все получится. Пусть у меня все получится.

После этого пришло спокойствие. Талисманы пока не подводили. В основном их дарил Небылец, с каждым добавляя ученику капельку могущества, но кое-что Волька купил сам. Например, кубик-подсказчик на двадцать граней. Или стеклянного утенка. Вроде бы и они работали. Но разница ощущалась.

— Пусть у меня все пойдет рекой!

На пустырь Волька успел раньше Небыльца. Тоже победа, пусть и маленькая. Обглоданная тень тополя ласкала ржавое железо свалки. Деловито шныряли утренние коты и бомжи. Небылец опоздал совсем чуть-чуть: едва Волькино дыхание успокоилось, воздух заколебался и потек. Ворох теней разметался по жухлой траве. Сгустилась полосатая енотовая шкура, проступили в белесом мареве пятна татуировки. Ковылявшая по дорожке бабка крякнула и испуганно отвела взгляд.

— Садись, вселенский кошмар. — Небылец вытряхнул из рукава легкомысленную кафешную стол-плетенку и к ней два стула. Пальцы его забегали, перевивая тени разных миров. — Чувствуй себя как дома, сумрачный, и все такое.

О столешницу глухо стукнули бокалы. Цветные полосы закручивались спиралями, запахло свежей медуницей и ромом. Волька уселся и взял коктейль.

— Тени твои в перекрест, дремучий Вершитель! Натворил ты делишек, не расхлебать. — Небылец придвинулся почти вплотную.

— В смысле?

Никогда Вольке не удавалось разглядеть его так близко. Сердце испуганно трепыхнулось: половина лица у колдуна была женская, половина мужская. Или показалось?..

— Я все понимаю, — продолжал он, — высшие смыслы, предназначения Вселенной и прочая заумь. Но в дом-то девчонку зачем было тащить?

Бокал едва не выскользнул из ослабевших пальцев:

— А что? Нельзя разве?

— Тихо, тихо! Ты зря бычишься, сумрачный. Все путешественники рано или поздно узнают эту великую и ужасную тайну. Портал, которым прошла твоя подружка…

— …она мне не подружка!

— Твоя не-подружка, — согласился Небылец. — Кстати, что это у тебя?…

Спрятать перевязанную руку Волька не успел. Жилистая лапа Небыльца ухватила его за запястье. Ожог рвануло болью — чистой, ослепительной. Волька едва сдержался, чтобы не заорать.