Шрифт:
– В Нью-Йорк.
– Я родилась рядом. В Нью-Джерси.
– Вы разговариваете совсем не на эмигрантском диалекте.
– Я полтора года проработала в Москве.
– И как вам Москва?
– Эклектична. Из Нью-Джерси я представляла ее другой.
– Думаю, из Нью-Джерси все представляется иным.
– Там живут разные люди. И не все ограничены в понимании мира.
– И войны.
– Вы имеете в виду журналистов?
– Я имею в виду ребят из Лэнгли.
– Я знакома с несколькими парнями оттуда. По работе.
– Кто бы сомневался.
– Но к ЦРУ не имею никакого отношения.
– А я думал, вы скажете, что вы – их новый босс.
– Дронов, вы невыносимы.
– Вот на этой печальной ноте мы и распрощаемся, милая Дарья Бартенева. Кстати, на Саратоне давно не носят стразы с огранкой «маркиз». Это считается старомодным. Но вам, милая барышня, это колье даже к лицу.
– Как все настоящее. Это не стразы.
– Серьезно?
– Голубые бриллианты чистой воды.
– Тогда эта вещица стоит тысяч триста.
– Вы ошиблись, Дронов. Эта, как вы выразились, «вещица» – уникальна. Ее оценивают в полтора миллиона долларов.
– Ого.
– И я не брала колье в банке Саратоны на вечер. Это моя собственность.
– Поздравляю вас, мадемуазель Бартенева. Всегда знал, что в «World News» хорошо платят. Но никогда не подозревал, что столь щедро. Возьмете стажером?
– Возьму. Но жалованье ваше будет скромным.
– Нет в мире совершенства. Кроме вас, разумеется. Желаю хорошо провести вечер. Но не со мной.
– Я заказала форель, устрицы и белое вино. И хочу пообедать.
– Вот и чудесно. Вкусы у нас разные, поэтому я перемещусь, пожалуй, за другой столик.
– Это вряд ли. Все столики уже заказаны. Время обеда, знаете ли.
– Тогда уйду голодным. Дела, знаете ли.
– Вы не понимаете, я...
– Вы хотите сенсацию.
– И сенсацию тоже. Когда гибнут такие молодые люди...
– Знаете, что я вам скажу? Как художник художнику? Мир и без репортажей «World News» развращен и опьянен кровью! Он дик и безрассуден в своем самодовольстве!
– Подождите, Дронов, я хочу всего лишь... Вы хоть выслушайте... И – постарайтесь услышать!
– И вы постарайтесь, Даша. Мир и без того стремится превратить нас в скотов. Глупо помогать ему в этом. И – подло. Прощайте.
Я встал и направился было к выходу, но заметил: губы девушки дрогнули, словно она собиралась рассмеяться. Или заплакать. Но не произошло ни того ни другого. Даша легонько хлопнула несколько раз в ладоши, произнесла грустно:
– Браво. Какая патетика.
И я – смутился. И с чего я заговорил вдруг как записной провинциальный трагик? Скверные сны? Или изматывающая явь?
– Никуда вы не уйдете, Дрон. Никуда.
– Отчего?
– Вы же хотите узнать, что такое «чако»?
– А вы это знаете?
Лицо Даши сделалось печальным.
– Лучше, чем желала бы.
Глава 35
Принесли яства. Какое-то время мы молчали, поглощая приготовленное. К чаю я заказал Даше немного коньяку.
– Итак, кто вы, милая барышня?
Девушка открыла сумочку, вынула закатанное в пластик удостоверение «World News» и положила передо мной. Ну и что? В родном отечестве где-нибудь на Черкизовском рынке такие штампуют пачками. С голограммами и печатями – лучше настоящих.
– Дронов, давай на «ты»?
– Попробуем.
– Тебя заботит, что я – поддельная?
– Может быть.
– Это не так. Я – настоящая. Мой дедушка, Александр Андреевич Бартенев, служил в начале прошлого века по дипломатической части.
– И что это доказывает?
– Ничего. Просто я хочу, чтобы ты понял, откуда я взялась.
– Может, начать от Смутного времени? Или – от Рюрика?
– Зря иронизируешь. Для эмигрантов первой волны прошлое не было только прошлым. Оно порой было для них всем, чем они дорожили.
– Извини.
– Ты хочешь, чтобы я продолжила?
Если честно, то я хотел допить чай и двинуть по делам. Ибо события, предоставленные сами себе, имеют тенденцию развиваться от плохого к худшему. Кое-какой план у меня сложился, и вынужденная задержка нервировала. Но жизнь, как я недавно убедился, подкидывает нам сюрпризы. Иногда приятные, иногда препоганые. Порой – чисто случайные, чаще – кем-то спланированные.
– Рассказывай.
– Первая жена Александра Андреевича Бартенева, Софья Владимировна, урожденная княжна Одоевцева, заболела чахоткой в девятьсот двенадцатом; доктора рекомендовали сменить климат. Александр Андреевич вышел в отставку, заложил в Земельном банке свои имения – у него было около семи тысяч десятин на Орловщине и под Полтавой, – перевел капиталы во Францию и зажил с Софьей Владимировной в Ницце, потом на Мальте.