В 1003 году произошел большой разлив Луары, во время которого оказался в серьезной опасности пастух аббатства святого Бенедикта. Чтобы уберечь коров, ему пришлось перегнать их на более возвышенное место. По возвращении он обнаружил, что проход, которым он пользовался, затоплен. Он поспешил к известному ему мосту, который был перекинут через небольшой приток, прозванный «по причине большого болота, его окружающего, Длинной Нитью» (?). Но и здесь вода поднялась уже высоко, и переход стал невозможен. Пастух уже не надеялся выбраться. Немного потеряв голову, он привязал себя к доске настила моста при помощи обмоток своей обуви. Это был лучший способ утонуть, если бы вода еще поднялась. Но поскольку он страстно молился святому Бенедикту, разыгравшиеся волны снесли мост, и его понесло как на плоту к слиянию Бонне с Луарой. Таким образом он проплыл расстояние в три мили, подталкиваемый ветрами, которые, будучи до этого буйными, превратились в нежный зефир. Он оказался неподалеку от небольшого судна, в котором плыли его сыновья. Они выловили его, отвязали от досок и отвезли в безопасное место.

Однако не только природные явления представляли собой опасность для путешественников. Известно, и мы еще приведем тому примеры, что некоторые сеньоры были склонны устраивать засады возле своих замков.

Еще более яркий пример дорожных невзгод — приключение аббата Клюни Майеля незадолго до 972 года.

В то время сарацины, хозяева Испании, Сицилии и большей части островов Средиземного моря, сумели обосноваться на восточном берегу Прованса. Они создали плацдарм в районе Ла-Гард-Френе позади Сен-Тропе в глубине массива Мор и оттуда устраивали набеги в достаточно отдаленные области прибрежных и провансальских Альп. Само собой разумеется, что иногда они устраивали засады в ущельях, через которые люди ехали в Италию или возвращались оттуда. Во всяком случае, именно там, «на самых узких альпийских тропах», по словам Рауля, их встретил Майель, возвращавшийся из одного из своих многочисленных путешествий на полуостров. Он защитил одного из своих спутников от стрелы, которая ранила его в руку, после чего его вместе со всеми увели в «уединенное место в горах», отобрали все вещи и объявили, что отпустят в обмен на выкуп. «С любезностью, полной достоинства, этот божий человек ответил, что у него нет ничего своего в этом мире, ибо он не желает иметь никакой материальной собственности, но не стал скрывать, что имеет влияние на многих людей, которых назвал владельцами больших поместий и крупных состояний». Похитители сразу же назначили выкуп — огромную сумму в 1000 ливров [72] . Одного из пленников послали в Клюни с письмом, которое гласило: «Отцам и братьям монастыря Клюни. Ваш брат Майель в бедственном положении в плену. Объяли меня муки смертные, и потоки беззакония устрашили меня (5-й стих 17-го псалма). Пошлите же, прошу вас, выкуп за меня и за тех, кого схватили вместе со мной». Следует предположить, что все подробности посланный должен был передать устно. Все в унынии, все в слезах. Стали собирать все, что было золотого и серебряного. (Так что заплатили вовсе не богатые друзья аббата.) Тем временем в лагере сарацин «святой человек не мог скрыть своих достоинств от взоров окружающих». Правда, это выразилось довольно удивительным для нас образом. Отвечая тому, кто предложил ему «мяса и весьма черствого хлеба», он сказал: «Если я голоден, то Господь насытит меня, а этого я есть не стану, я к этому не привык.» Мясо, действительно, было запрещено в Клюни, но хлеб? И хотя мы с вами не понимаем, один из сарацин сразу понял его: «Он осознал тогда высокий ранг этого божьего человека; охваченный чувством почтения, он засучил рукава одежды, омыл руки и омыл также свой щит, на котором перед очами преподобного Майеля он весьма достойным образом приготовил хлеб. Он быстро испек его и поднес аббату с большим почтением. Аббат принял хлеб и, лишь произнеся соответствующую молитву, подкрепился этой пищей; после чего он воздал благодарение Богу».

Разумеется, между пленением и прибытием выкупа прошло несколько недель: если предположить, что все это происходило в районе Тендского ущелья, то до Клюни было добрых 70 км, и местность была не равнинная, так что длину пути следует удвоить. На коне или на муле с грузом в 500 кг золота и серебра было невозможно проехать в день больше 15 лье, то есть 60 км, а для того, чтобы проехать 1400 лье, нужно было 24 дня. Добавьте время, которое ушло на сбор средств для выкупа. Так или иначе, заключение Майеля продлилось не меньше месяца. Похоже, что с ним прилично обращались: после случая с хлебом и последовавшего затем чудесного наказания некоего сарацина, который случайно наступил на Библию святого отца, «многие из них старались засвидетельствовать аббату больше почтения и относились к нему с мягкостью.»

В 972 году Гильом, граф Арльский, будущий тесть Роберта Благочестивого, и Ардуэн, маркиз Турина, изгнали сарацин из их логова в Ла-Гард-Френе. Похоже, больше они в Провансе не появлялись.

В любом случае, как показывает этот эпизод, приверженцы Магомета не сегодня начали захватывать заложников и удерживать их в плену в нарушение прав человека: речь идет об очень давней традиции народов, исповедующих ислам. Впрочем, в 1000 году эта достойная порицания практика была и у других народов. С ней столкнулась виконтесса Лиможа Эмма. Когда она отправлялась на богомолье в Сен-Мишель-ан-Л'Эрм, известную святыню Вандеи, ее захватили ночью норманнские пираты и, по словам Адемара из Шабанна, «в течение трех лет держали в заточении за морем». И дело не в том, что кто-то промотал сокровища, собранные для ее выкупа: «Сокровищница святого Марциала предоставила огромное количество золота для выкупа, золотую статую святого архангела (святого Михаила) и большое число других украшений; норманны взяли все это, но, в нарушение слова, не отпустили даму. Наконец, спустя много дней, Ричарду, графу Руанскому (это был Ричард II, герцог Нормандский, который таким образом воспользовался своим этническим родством с пиратами), пришла в голову блестящая идея послать к ним за море послов, чтобы выкупить ее, и освободив, он вернул ее сеньору Ги, ее супругу».

В отличие от некоторых мусульманских народов, скандинавы уже давно перешли к обычаям всех христианских и цивилизованных стран.

Большими и малыми реками пользовались для передвижения почти столь же часто, как сухопутными дорогами. Это естественно для времени, когда состояние дорог делало неудобным применение колесного транспорта (во всяком случае, при путешествии на большие расстояния) и заставляло грузить багаж и товары на вьючных животных.

Известно, например, что Оттон III охотно путешествовал на корабле. В апреле 996 года он покинул Павию на борту судна, предоставленного в его распоряжение этим городом. Вместе с сопровождавшими его придворными он спустился по реке По и зашел в гавань Кремоны. Его сегодняшний биограф Ален Оливье описывает нам, как корабль скользил «по спокойной воде, в легком тумане, овеянный весенней прохладой, проплывая мимо огромных равнин, на которых были видны только стебли тростника, колосья хлебов и богатые виноградники». К концу месяца он достиг дельты По и пристал к берегу в Класси, порту Равенны.

Два года спустя, в январе 998 года, он повторит это небольшое плавание из Кремоны в Равенну. В Ферраре к нему присоединится корабль, весь увитый гирляндами и сопровождаемый более мелкими судами, прибывшими из Венеции: на корабле находился сын дожа [73] — Пьеро Орсеоло II, который был крестником молодого императора. Так и хочется представить себе эти сопровождающие маленькие суденышки в виде гондол. Оттон взошел на борт венецианского корабля и на нем завершил свое путешествие. Путешествие было приятным, но не мирным, ибо он направлялся в Италию для того, чтобы подавить новое восстание Рима против саксонского императора. Его армия сопровождала его по сухопутной дороге.

Каждый раз, когда император прибывал в Италию через Бреннерское ущелье, он имел обыкновение останавливаться в аббатстве Сан-Дзено в Вероне. В целом нам известно, что монастыри были обычным местом ночлега для знатных путешественников. Во времена, когда епископы, аббаты, короли и более мелкие сеньоры почти все время находились в пути, гостеприимство становилось неотъемлемой функцией монастырей. Аббатство Клюни, служившее примером в этой области, как и во многих других, было специально оснащено для этого. Оно имело за пределами монастырских стен большое здание в 135 футов длиной и 30 шириной со спальней для мужчин на 40 мест и отхожим местом, рассчитанным на такое же количество человек, а для высокородных дам имелась другая спальня на 30 мест, имевшая те же удобства. Между двумя спальнями, разделяя их, находилась трапезная, где господа и дамы вместе ели. Обслуживанием занимался специальный монах, ответственный за гостиницу, которому помогали два других монаха и слуги; из них одни стряпали на кухне, другие чистили обувь и набедренники приезжих, третьи подвозили на двух ослах дрова для отопления.