Под началом смотрителя амбаров находился монах-погонщик ослов, потому что мешки с зерном или мукой перевозились на этих животных. Больше удивления вызывает тот факт, что смотритель амбаров был также уполномочен руководить стиркой белья. Белье собирали каждый вторник во время ранней утренней мессы. Монахи клали каждый свое белье в специально отведенную для этого лохань. Сами монахи стирали только мелкие вещи, например носки, которые в действительности представляли собой полоски ткани, обертываемые вокруг ног — как мы бы сказали, «русские носки», или портянки. Искусство шить носки по форме ноги возникло значительно позже. Все предметы одежды помечались именем монаха, который ее носил. Мы не говорим: «именем владельца», потому что монахам было запрещено владеть собственностью. На рубахах имя писалось краской, а на кальсонах вышивалось нитками.

Монах-коннетабль отвечал за конюшни. Как известно, изначальное значение слова «коннетабль» — именно «конюший», и лишь впоследствии это слово стало обозначать престижный титул, одну из важнейших придворных должностей во Франции [159] . Эта должность в монастыре также относилась к ведению келаря, и исполнение связанных с ней обязанностей было весьма тяжелым делом, поскольку приходилось заботиться не только о монастырских лошадях, но также о лошадях высоких гостей, которым монастырь оказывал гостеприимство. Последних зачастую было больше, чем первых. Монах-коннетабль заботился о соломе для подстилок, об овсе и траве для корма. Он должен был следить за тем, чтобы всегда были заготовлены мундштуки и подковы. Поскольку к двери цепью прикреплялся молоток для того, чтобы подковывать лошадей, можно сделать вывод, что под началом конюшего служил кузнец. В любом случае, такую услугу следовало оказывать путешественникам, если те просили об этом, однако не более двух подков на каждого. Отметим к тому же, что проезжающие торговцы и истцы, ехавшие на разбор своих дел, не имели на это права, как и на гостеприимство монастыря. Монастырь — не постоялый двор. Он привечает лишь знатных и бедных. А заниматься торговлей или защищать свои корыстные интересы считалось дурным тоном.

Но именитых гостей встречали с исключительной предупредительностью. Пока они отдыхали, монах-коннетабль приближался к ним «со смиренной улыбкой» (cum hilaritate et modesta alacritate) и говорил им: «Benedicite». Поскольку они знали порядок, то отвечали: «Dominus». После чего конюший предлагал им свои услуги.

Монах-садовник во всем подчинялся келарю. Он должен был снабжать монастырь свежими овощами в среду и в пятницу, а также в сезонные посты. Ко дню Пасхи он должен был заготовить овощи, репчатый лук и лук-порей, которые монахам предстояло отведать после того, как они съедят на первое фаршированные яйца, а на второе рыбу.

Знакомясь с обязанностями ризничего, можно также узнать много интересного о повседневной жизни монахов. Ризничий отвечал за здание церкви и культовые предметы. Он обеспечивал воск, масло и ладан, поддерживал освещение и велел лить свечи, следил за состоянием священных сосудов, книг, необходимых для богослужения, одежд священников и колоколов. Он отпирал и запирал двери церкви и, чтобы ничего не упустить, спал в ней ночью. Обычно двери должны были оставаться запертыми в перерывах между службами и мессами, но их следовало отпирать в любой час дня или ночи тому, кто в них стучался. Церковные принадлежности также находились в ведении ризничего.

Отвечая за все материальные средства, необходимые для литургии, он каждый день готовил облачения, предназначенные для богослужений, и должен был знать, какого цвета риза полагается в каждый конкретный праздник.

Но главной его заботой был колокольный звон. Он звонил (правда, только в колокольчик), подавая сигнал к полунощнице до тех пор, пока не приходили дети. Он также звонил, сопровождая определенные молитвы, иногда в один из больших колоколов, иногда в маленький. Перед Часом третьим и перед Часом девятым он звоном приглашал монахов мыть руки. Он также звонил после мессы и перед Часом шестым. В дни праздников он давал команду ударить во все колокола в момент, когда пели последний стих «обиходного гимна», то есть в конце первой навечерней службы.

Почти столь же обременительной была обязанность ризничего следить за освещением. Количество и места расстановки свечей детально предписывались Уставом для каждой службы и для каждого дня. Каждую субботу, а также накануне праздников некоторых святых перед алтарем ставились три масляные лампы.

Можно предположить, хотя подтверждение этому мы имеем только на материале более поздних эпох, что освещение других частей монастыря, в частности спальни, которая, как мы видели, всегда должна была быть освещена, также относилось к ведению ризничего. Для ее освещения, возможно, служили масляные лампы или, что более вероятно, свечи.

Наконец, ризничий должен был руководить изготовлением просвир, которое происходило в соответствии с подробно разработанным ритуалом. В Рождество и на Пасху их запас следовало пополнять, даже если он казался достаточно большим. Пшеницу наилучшего качества перебирали по зернам. Ее промывали, затем складывали в специальный мешок, который относил на мельницу брат-послушник, характеризуемый как «поп Несшие», что можно понять либо как «нерассеянный», то есть очень серьезный, либо как «нечувственный», тогда речь идет о чистоте нравов. Для того чтобы смолоть муку, вымыв оба жернова и подложив сверху и снизу куски полотна, он переодевался в стихарь и закрывал лицо омофором, который представлял собой прямоугольный кусок тонкой ткани, завязывавшийся вокруг шеи и оставлявший открытыми только глаза — нечто подобное маске современных хирургов. Таким образом исключалось попадение на муку капель слюны и выдыхаемого воздуха. Муку вновь доставляли ризничему, который просеивал ее с помощью двух монахов-священников или дьяконов, а также одного послушника в стихаре и омофоре. Воду приносили в сосуде, в котором хранилась святая вода для мессы. Все делалось с молитвами — псалмами или молитвами Часов Святой Девы. Разговаривать и произносить что-либо, кроме молитв, не разрешалось.

С изготовлением просвир была непосредственно связана стирка ткани, на которую их клали после освящения во время мессы и которая называлась антиминсом [160] . Ее подготовка поручалась монахам-священникам и происходила весной, когда воздух чист, и осенью, в середине сентября, когда «назойливость мух» сходит на нет. Ткань на всю ночь оставляли замачиваться в холодной воде в огромных бронзовых вазах, специально для этого предназначенных. Наутро ее окунали в небольшой резервуар, в котором обычно мыли священные чаши. Затем в ризнице ее омывали в щелочном растворе, служившем только для этих целей. Пока ткань была еще влажной, ее посыпали слоем белой муки, которая впитывала остатки воды. Затем с помощью стеклянного шара ее гладили, держа между двумя белыми полотнами, которые изолировали ее как от шара, так и от дерева гладильного стола.