Изобретение Рогова не отличалось совершенством. Система трубок отказывалась служить и попеременно выходила из строя. Вода заливала пол, просачивалась под деревянную перегородку, уходила в соседнюю комнату и вызывала недовольство сотрудников. В суматохе и волнении Рогов среди опыта забывал о регистрирующем приборе и о помощнике, чья рука лежала в замкнутом сосуде. Вопреки советам Быкова держать испытуемых подальше от планов экспериментатора, им становилось известно то, что не следовало знать.

Надо было отказаться от бесполезной затеи, вернуть аппарату его прежний вид, а упрямец не сдавался. Ничего, ничего, все станет на место, вода будет изливаться в водопроводную раковину. Аппарат не бог весть какой мудреной системы, ему встречались механизмы посложней…

Так длилось до тех пор, пока не вмешался Быков. Он внимательно обследовал установку, отпустил по адресу студента нелестное замечание и спросил:

— Зачем вы мудрите? К чему эта механика? Какой в ней толк?

Дай ему волю, он такое напутает, что не развяжешь потом.

— Я хочу сделать как можно лучше, — последовал спокойный ответ. — Не беспокойтесь, я добьюсь своего.

Заверения прошли мимо ушей физиолога. Он иронически улыбнулся и возразил фразой, смысл которой оставил Рогова спокойным. Студент догадался, что сказанное служит не в его пользу, и покорно опустил глаза.

На следующий день Быков застал ту же картину: система трубок обильно орошала стены и пол, измученный Рогов одной рукой сжимал протекающие трубки, другой что-то исправлял в записывающем приборе, бросая между делом тревожные взгляды на громко тикающие часы. Все это выглядело так забавно, что ученый не удержался от смеха.

— Упрямец вы, упрямец, каких свет не видел! — внутренне довольный настойчивостью помощника, сказал Быков. — Не будем тратить время, поставим наш плетисмограф так, как ему стоять положено.

Он засучил рукава, и с этой минуты Рогову стало ясно, что ему придется от своей затеи отказаться…

Опыт с охлаждением руки, некогда проведенный в лаборатории Павлова, повторили. Наблюдая за приготовлениями, Быков не был спокоен, но с испытуемым, как обычно, держался любезно.

— Спокойствие, спокойствие, молодой человек, — подбадривал он его. — Просуньте руку вот так… Будьте решительны и смелы. Помните, что вы служите науке.

В лаборатории зазвучал метроном, и тотчас пустили холодную воду. Рука испытуемого лежала в аппарате, скованная стужей. В суженных просветах сосудов движение крови замедлялось. Записывающий прибор показал, что объем руки стал значительно меньше.

Опыты продолжали, и после двадцати сочетании звучания метронома и охлаждения руки у испытуемого образовалась временная связь. В змеевике не было ни капли холодной воды, а в руке замедлялось кровообращение, словно русло его сковывал жестокий мороз. Звуки метронома обрели власть над кровеносной системой.

— У меня от стука маятника, — нередко признавались некоторые из студентов, — мороз по спине пробегал.

И так велика была эта власть, что предвестник охлаждения — стук маятника — действовал вернее и дольше самой ледяной воды.

Тяжелое бремя возложил Быков на плечи помощника.

После первых же опытов испытуемые студенты нередко исчезали и больше не появлялись. «Служение делу науки» не вдохновляло их, и Рогову приходилось искать новых друзей или убеждениями и посулами воспламенять сердца прежних помощников.

Быков в утешение говорил студенту:

— Не огорчайтесь, Александр Алексеевич. Много людей остаются на всю жизнь с непрорезанными зубами мудрости, и заметьте, для них это не представляет ни малейшего неудобства…

И, как бы в подтверждение того, что он, профессор Быков, понимает и сочувствует Рогову, он все чаще приходил ставить опыты, читал и сравнивал кривые, записанные помощником, чинил плетисмограф или приносил для аппарата новую трубку.

Нет ничего легче, как подвергнуть сомнению результаты, добытые в физиологическом опыте. Наука знает немало примеров, когда удача, достигнутая тяжким трудом, оказывалась низвергнутой случайным экспериментом. Не избег этого испытания и Рогов. Все его успехи оказались вдруг лишенными научной достоверности. Неожиданно выяснилось, что власть метронома над кровообращением преувеличена и в значительной мере условна. В прежнюю работу, вероятно, закралась серьезная ошибка.

Вот что предшествовало этому.

В одном из опытов, прежде чем пустить в змеевик холодную воду, Рогоз нажал кнопку электрического звонка. Трудно сказать, зачем это понадобилось ему, но результаты были более чем неожиданны. Сосуды руки ответили на это резким сужением просветов. И со вторым и с третьим испытуемым повторилось то же самое. Затикает ли в тиши метроном или вспыхнет вдруг электрическая лампа — кровообращение в руке резко меняется. Самые разнообразные причины оказывали на сосуды такое же действие, как холод, и достигалось это первым же сигналом, прежде, чем могла возникнуть временная связь. Кровеносная система оказалась игрушкой посторонних влияний.