— Вот и отлично, значит, успел даже на разминку, — улыбнулся Клёнов.

— Точно! Пиво будешь?

— Почему нет? Болеть так болеть.

— Какое?

— Какое у них есть?

— Здесь богатый выбор, — пообещал Никита. Войцех, подтверждая его слова, кивнул бритой головой.

На виртуальном экране в центре стола замигали голубоватые строки меню. Сергей сделал выбор и через минуту официант принес ему полулитровую стеклянную кружку с темным напитком и шапкой белой пены.

— Сразу видно, что вы братья, — усмехнулся Войцех, легким кивком указывая, что выбор Сергея и Никиты по части пива совпал: оба остановились на «Гинесе».

Офицер улыбнулся. Никиту он действительно воспринимал как брата и это было взаимно, точно так же как его родители заменили Серёжке Клёнову настоящих настолько, насколько вообще это дано чужим людям. А может даже и больше. Семьи в новом мире были, откровенно говоря, похлипче, чем в Серёжкином родном, но это отчасти компенсировалось тем, что здесь практически всегда неродные родители любили приемных детей ничуть не меньше, чем своих. Дети очень остро чувствуют любую фальшь, и если бы Серёжка оказался в неравном положении с Никитой, то, конечно бы, это заметил. Конечно, он бы всё равно остался им очень благодарным, но знал бы, что для них он всё-таки чужой. Но ни малейшей фальши он никогда не чувствовал, а потому и сам вскоре стал воспринимать себя членом семьи без всяких оговорок. За исключением того, что не стал менять фамилию: чтобы не случилось в жизни, он всё равно оставался Клёновым и не мог быть никем иным. Да и никто ему отказаться от своей фамилии и не предлагал, даже в шутку.

Но Ковалевский, конечно, этого не мог даже и подозревать. Скорее всего, он не знал о том, что Сергей и Никита не родня по крови (они это никогда не афишировали). И уж точно не догадывался о том, что сидит сейчас за одним столом с тем самым "космическим Маугли", о котором много писали новостные издания всего мира чуть больше десяти лет тому назад.

Секретить информацию о «пришельце», к большому удивлению мальчишки, даже не пытались, наоборот, в ученом мире она обсуждалась очень широко и привела к довольно серьезному прорыву в изучении Вселенной. Правда, в чем именно заключался этот прорыв, Сергей так и не понял, хотя Никита и пытался ему это объяснить. Ясно было лишь то, что до экспедиции в "параллельные миры" ещё далеко.

Но дело было не в том. А в том, что при всей открытости этой новой для Серёжки России, здесь умели охранять личную жизнь. Ни одна публикация о "мальчике из космоса" не раскрывала его имени и места жительства. А самому мальчишке меньше всего хотелось об этом рассказывать. Поэтому даже в Мурмино многие не подозревали о том, что пришелец из далёкого мира и Серёжка Клёнов с Выселок — один и тот же человек. Что уж говорить о более удаленных местах.

— За что мы будем пить? — спросил Хольгер. — У нас не принято пить за победу до финальной сирены. Это есть может спугнуть удачу.

— А я и не думал, что ученые такие суеверные, — по-настоящему удивился Сергей.

— Бывает, бывает, — с притворным вздохом ответил Никита.

— Тогда давайте за Россию, — предложил Войцех. — За Россию, за нашу команду!

— За Россию, за нашу страну! — поддержал Нильссон, поднимая свою кружку.

— За Россию, которая объединяет нас всех! — вставил своё слово Никита.

— За Россию, которой мы все служим, каждый на своем месте! — подвёл итог Сергей.

Стеклянные кружки звонко цокнули, столкнувшись пузатыми стенками.

А на свисавших с потолка панельных экранах, где вот-вот должна была начаться трансляция финального матча чемпионата мира по хоккею, пока ещё шел концерт, составленный старых записей далекого двадцатого века. И словно через года отвечая четырем товарищам, зазвучала песня в исполнении оставшегося на века с Россией Владимира Семёновича Высоцкого.

Я — "Як"-истребитель, мотор мой звенит,

Небо — моя обитель,

А тот, который во мне сидит,

Считает, что он — истребитель.

В этом бою мною «Юнкерс» сбит,

Я сделал с ним что хотел.

А тот, который во мне сидит,

Изрядно мне надоел.

Я в прошлом бою навылет прошит,

Меня механик заштопал,

А тот, который во мне сидит,

Опять заставляет — в штопор.

Из бомбардировщика бомба несёт

Смерть аэродрому,

А кажется — стабилизатор поёт:

"Мир вашему дому!"

Вот сбоку заходит ко мне «Мессершмидт».

Уйду — я устал от ран.

Но тот, который во мне сидит,

Я вижу, — решил: на таран!

Что делает он? Вот сейчас будет взрыв!

Но мне не гореть на песке!

Запреты и скорости все перекрыв,

Я выхожу из пике.

Я — главный, а сзади… Ну чтоб я сгорел!
–

Где же он — мой ведомый?

Вот он задымился, кивнул и запел:

"Мир вашему дому!"

И тот, который в моём черепке,

Остался один — и влип.