Всю дорогу Шальшок пытался найти слова, чтоб разговорить землянина, но у него ничего не получалось.

Как только они ступили на больничный кафель, Шальшок заметил, что его попутчик элементарно дрожит. Казалось, он просто уверен в том, что ему сейчас придется смотреть на мертвое тело своего брата.

Когда врач откинул простыню Андрей сильно зажмурил глаза и из них тут же потекли крупные слезы. Он сжал кулаки, пытаясь сдержаться, но у него ничего не получилось.

— Это Петька, — чуть дрогнувшим голосом сказал брат.

— Вы уверены? — спросил Шальшок. — Может он просто похож? Лицо изуродовано и сильно.

— Шрам на плече… — Андрей чуть поднял руку и показал на еле различимый на разлагающимся теле тонкий рубец. — В детстве мы баловались с карбидом.

Осколок от бутылки порвал ему плечо. — Меня отец выпорол потом.

Монлис решил продолжить разговор в квартире Андрея, знакомые стены хоть немного могли его успокоить. Да и осмотреться в квартире брата будет нелишним.

По пути домой Андрей все время смотрел в окно, прислонившись горячим лбом к холодному стеклу и не проронил ни слова. Наверное, он дано понял, что живым брата больше не увидит. Но всегда остается шанс. Один. Самый маленький.

Но именно за него стараешься ухватиться и никак не хочешь отпускать. Шанс не хочет отпускать тебя. Он цепко удержит за горло, настаивая что все объяснится. Только что у него отняли этот шанс.

— Это мы на выпускном вечере, — сказал Андрей, предавая Шальшоку, сидевшему на мягком диване, старую фотографию.

Монлис взял фотографию, посмотрел на нее и, поначалу немного даже растерялся.

На него смотрели два одинаковых молодых человека.

— Так вы… близнецы? В голове Монлиса сумасшедшим вихрем завертелись мысли.

— Да. Петька старше меня на восемь минут.

— У него были враги? — спросил Монлис, хотя думал в этот момент уже совсем о другом.

— Какие могли быть враги у художника, да еще и пьяницы, — махнул рукой брат. — Если только собутыльники. Его все любили… Угощали часто. Художник.

Друзья считали, что он непризнанный гений.

— В какую клинику он ходил? — Петька? В клинику? — удивился Андрей. — Я себе такого даже представить не могу. Он всегда говорил, что даже медицинская литература хуже динамита.

Один раз прочтешь и вся жизнь пройдет у окошка регистратуры.

— Вы не знаете, на тот вечер, когда он пропал, у него были какие-нибудь планы? — Он должен был ко мне приехать. Мы с ним в один день из армии пришли.

Каждый год в этот день собираемся у меня и отмечаем дембель.

— Вы все время поддерживали с ним хорошие отношения? — Он хоть и алкоголик, но все же мой брат, — твердо сказал Андрей. — Да и добрый он был. Другой как зенки зальет, так сразу себя львом чувствует.

Петька же нет, он не такой. Он и пить-то начал потому всерьез к его картинам никто не относился. Нужные компании с критиками и искусствоведами он не водил, художественного образования у него нет, а без корочек что на Земле, что на Фербисе… всем начхать на твои картины. В общем, относились все к нему как к любителю. А он такие картины писал!.. Вот это его, — Андрей показал на великолепный пейзаж на стене. Земной вид, очевидно детское воспоминание… Березовая роща тронутая красками осени, крутой берег, внизу голубая лента реки.

— Мне нужно ехать, — с сожалением сказал Монлис, поднимаясь с дивана.

— Я еще к вам зайду. И… примите мои соболезнования.

Шальшок бежал по лестнице, перепрыгивая ступени. Надо же, какая случайность.

Нелепая и роковая, дарящая одному брату жизнь, а другому смерть. Фаэтон законников под вой сирены выехал со двора и понесся по проспекту к управлению имперского сыска.

Утром Мокшин очень тихо оделся, поцеловав спящую Эльнору в правое ухо, и оставив на столе записку, ушел. Съездив в Наус, Саша, из тайника в сарае, забрал две большие черные сумки, среди фербийцев ласково именуемые «мечта оккупанта». Немного покрутившись по городу и дважды сменив такси, он поехал в район старых имперских дач. …Мокшин снял две квартиры. Вторая оказалась не просто в нужном доме, но и в подходящем подъезде. И этаж был замечательный, одиннадцатый. Из ее окон хорошо просматривался двор станции переливания крови и дорога к центральному входу. Слишком много совпадений сходилось на этой станции.

На плите шипел закипающий чайник, а в комнате Саша доставал из сумок два больших дюралевых чемодана. Замки щелкнули. Ловкими, полуавтоматическими движениями, Саша монтировал аппаратуру для слежки, фото — и видеосъемки.

На треноги встали цифровая видеокамера, фотоаппарат с телеобъективом, электронная подзорная труба. Предварительно затянув окно специальной, прозрачной с одной стороны, зеркальной пленкой, Мокшин пододвинул к окну подзорную трубу и прильнул к окуляру глазом. По двору станции шла землянка в белом халате. В ее руках был белый сундучок с красным крестом на крышке. Женщина подошла к Фаэтону медицинской службы, открыла дверцу и села в него. Выпустив клуб сизого дыма, Фаэтон тронулся с места и медленно покатил к воротам.

Мокшин оторвался от подзорной трубы и, сладко потянувшись, пошел на кухню, где давно уже призывно свистел чайник. В комнату он вернулся с кружкой чая в руке, из который исходил ароматный парок. Сделав глоток, Саша поставил кружку на подоконник и начал настраивать фотокамеру.

Сделав пару пробных фотоснимков, он скоммутировал ноутбук, который так и остался лежать в одном из чемоданов, с видеокамерой. Прошелся пальцами по клавиатуре. Еще мгновение, и собака, рысью бежавшая через двор станции, появилась на мониторе компьютера. Изображение было великолепным. Мокшин нажал несколько кнопок и изображение увеличилось, можно было даже разглядеть, что у собаки мокрый нос. Саша сделал еще один вкусный глоток из кружки и снова посмотрел в подзорную трубу.