Беокка, разумеется, не понял, о чем говорит датчанин, но безошибочно уловил тон, и рука его застыла в дюйме от амулета. Понизив голос, чтобы слышал только я, он взволнованно прошептал:

– Твой дядя тебя убьет.

– Убьет?

– Он желает быть олдерменом. Вот почему он хотел тебя выкупить. Чтобы убить.

– Но… – запротестовал было я.

– Тсс, – прошипел Беокка.

Он поглядел на мои голубые руки, но не спросил, что со мной случилось.

– Я знаю, ты законный олдермен, и мы еще встретимся. Он улыбнулся мне, опасливо покосился на Рагнара и вернулся на прежнее место.

Эльфрик уехал.

После я узнал, что датчане пообещали ему свободный проезд до Эофервика и обратно и сдержали обещание, но после переговоров он вернулся в Беббанбург и засел там. Он как будто хранил верность Эгберту, то есть признавал правление датчан, но они так и не поверили ему. Поэтому, пояснил мне Рагнар, дядя и оставил меня в живых.

– Мне нравится Беббанбург, – сказал Рагнар. – Я хочу его получить.

– Он мой, – упрямо заявил я.

– А ты – мой, – ответил он, – значит, Беббанбург тоже мой. Ты – мой, Утред, потому что я купил тебя, а значит, могу сделать с тобой, что захочу. Могу сварить тебя на обед, если пожелаю… Правда, в тебе столько мяса, что не насытится даже ласка. А теперь сними этот шлюхин наряд, отдай мне башмаки и шлем и ступай работать.

И я снова стал рабом и счастливым мальчишкой. Иногда, когда я рассказываю свою историю, меня спрашивают, почему я не сбежал от язычников и не отправился на юг, в земли, где не было датчан, но эта мысль просто не приходила мне в голову. Я был счастлив, я был жив, я был с Рагнаром, и этого мне было довольно.

К началу зимы прибыли новые датчане: пришло тридцать шесть кораблей, на которых было полно воинов.

Суда на зиму вытащили на берег, а команды со щитами и оружием отправились пешком туда, где собирались провести несколько следующих месяцев. Датчане раскидывали сеть над восточной Нортумбрией – не слишком частую, но все-таки целую сеть гарнизонов.

Они не смогли бы остаться, если бы им не позволили, но те олдермены и таны, что не погибли в Эофервике, теперь стояли на коленях, и мы сделались датским королевством, несмотря на Эгберта на его шутовском троне. Только на западе, в самой пустынной части Нортумбрии, не было датчан, но в той части страны не было и сил, способных бросить им вызов.

Рагнар занял земли к западу от Эофервика, в холмах. Он поселился там с женой и остальными домочадцами, и Равн с Гудрун тоже жили с ним, а все команды кораблей Рагнара расселились в близлежащих долинах.

Прежде всего пришлось заняться переустройством дома. Дом принадлежал раньше английскому тану, погибшему в Эофервике, но в нем не было большого зала; то было примитивное деревянное строение, покрытое ржаной соломой и папоротником, так густо поросшее травой, что издалека дом походил на вытянутый холм. Мы сложили новую пристройку, не для себя, а для тех коров, овец и коз, которых оставляли на зиму, чтобы они принесли на следующий год приплод. Остальных животных забили – большую часть работы проделали Рагнар и его дружина, но когда в загоне осталось всего несколько голов скота, Рагнар протянул топор Рорику, своему младшему сыну.

– Одним четким быстрым ударом, – приказал он, и Рорик попытался выполнить приказание отца, но оказался недостаточно силен и меток.

Животное забилось, истекая кровью, и его пришлось держать шестерым мужчинам, чтобы Рагнар сделал все, как следует. Тушу начали свежевать, а Рагнар протянул топор мне.

– Посмотрим, получится ли у тебя.

Передо мной поставили корову. Кто-то схватил ее за хвост, и она покорно опустила голову, а я взмахнул топором, ясно помня, куда каждый раз бил Рагнар. Тяжелое лезвие попало точно в цель, перерубило позвоночник у основания черепа, и корова шумно рухнула на пол.

– Мы еще сделаем из тебя датского воина, – сказал довольный Рагнар.

После забоя скота работы стало меньше.

Англичане, жившие в долине, принесли Рагнару дань мясом и зерном, как приносили и своим английским правителям. По их лицам было невозможно прочесть, что они думают о Рагнаре и его датчанах, но беспокойства местные жители не причиняли, и Рагнар позаботился о том, чтобы не беспокоить их.

Местному священнику разрешили остаться и отправлять службы в церкви – деревянном сарае, украшенном крестом, а Рагнар выносил решения в спорных вопросах, но всегда советовался с англичанином, знакомым с местными нравами.

– Нельзя жить где-то, если люди не хотят, чтобы ты там жил, – сказал он мне. – Они могут убить твою скотину, отравить твои колодцы, и ты никогда не узнаешь, кто это сделал. Надо либо перебить всех, либо научиться ладить с ними.

Небо становилось бледнее, а ветер прохладнее. Падали сухие листья. Основная работа теперь заключалась в том, чтобы кормить оставшуюся скотину и следить, чтобы поленница не становилась ниже. Мы, человек десять мальчишек, ходили в лес, и я научился мастерски орудовать топором, узнав, как свалить дерево минимальным количеством ударов. Самые большие стволы обычно стаскивали в селение на волах и лучшие оставляли для строительства, а остальные пилили и кололи на дрова.