— Мне надо пописать, дорогой мальчик, — прошамкал он голосом Кельвина. — Мочевой пузырь старика слаб. Ты займись этими дураками, а я скоро вернусь.

— Ваши люди дрались хорошо! — крикнул толпе Борс. — Пусть они были повержены, но умерли как мужчины!

— И теперь, будто призраки, они вернулись из Потустороннего мира! — крикнул я и стукнул щитом о колонну, подняв известковое белое облачко. С этими словами я шагнул в свет факелов. — Ты лжешь, Борс!

Кулух выступил вперед и встал рядом со мной.

— Я тоже утверждаю: ты лжешь! — проревел он.

— И я говорю это! — присоединился к нам Галахад.

Я вытащил Хьюэлбейн. Звук стали, скользящей вдоль деревянного горла ножен, заставил толпу отхлынуть назад, образовав узкий коридор. Прямой линией через потоптанные розы протянулся этот живой коридор до самого подиума. И мы трое, утомленные в битвах, измотанные дорогой, запыленные, в шлемах и доспехах двинулись вперед. Мы шли медленным, размеренным шагом, и ни Борс, ни Ланселот, приковав свои взгляды к развевающимся волчьим хвостам, не осмелились произнести ни слова. Я остановился посреди двора и вонзил Хьюэлбейн в клумбу с розами.

— Мой меч говорит, что ты лжешь! — прокричал я. — Дерфель, сын раба, утверждает, что Ланселот ап Бан, король Беноика, лжет!

— Кулух ап Галайд говорит то же самое! — И Кулух воткнул свой выщербленный клинок рядом с моим.

— И Галахад ап Бан, принц Беноика, тоже! — Меч Галахада мягко вошел в землю.

— Никто не смог взять защищаемую нами стену, — сказал я, снимая шлем, чтобы Ланселот мог взглянуть мне прямо в глаза. — Ни один франк не появился на гребне стены, зато у ее подножия была гора мертвецов.

— А рядом с нашим отцом, — Галахад тоже снял шлем, — в последний час был не ты, брат, а я!

— И на тебе, Ланселот, — закричал я, — не было бинтов, когда ты улепетывал из Инис Требса. Что же случилось? Может, занозил палец, карабкаясь на борт бегущего корабля?

Негодующий рев взлетел к небу. Стражники Борса, стоявшие сбоку, выхватили мечи и принялись выкрикивать оскорбления, но Каван с горсткой наших людей протолкались сквозь толпу с воинственно поднятыми копьями.

— Ни один из вас, трусливые ублюдки, не поднял меча в битве за крепость, — рявкнул Каван, — осмельтесь подраться сейчас!

Ланваль, командир стражи Гвиневеры, приказал своим лучникам выстраиваться в ряд на террасе. Элейна побелела, Ланселот и Борс, стоявшие по обе стороны от нее, казалось, дрожали. Епископ Бедвин визгливо требовал, чтобы Артур восстановил порядок. Артур вытащил Экскалибур и звякнул им о щит. Ланселот и Борс попытались затесаться за спины стоявших на террасе, но Артур махнул рукой, требуя, чтобы они вышли вперед. Затем он повернулся к нам, троим воинам, высившимся посреди двора. Толпа смолкла, и лучники опустили луки с вложенными в тетиву стрелами.

— В битве, — не повышая голоса, проговорил Артур, словно призывая всех прислушаться к его словам, — все перемешивается. Люди редко могут видеть все, что происходит во время боя. Так много вокруг шума, так много хаоса, так много ужаса и смертей. Наши друзья из Инис Требса, — и он полуобнял Ланселота рукой с обнаженным мечом, — ошиблись, но это была нечаянная ошибка. Наверняка какой-то несчастный, ошеломленный битвой человек поведал им историю о вашей гибели, и они этому поверили. Но теперь, к счастью, все разъяснилось. Не надо ссориться. В битве за Инис Требс было достаточно славных дел, чтобы хватило на всех. Разве я не прав?

Артур обернулся со своим вопросом к Ланселоту, но ответил Борс.

— Я ошибся, — смиренно сказал он, — и рад, что это была ошибка.

— Я тоже, — звучным голосом произнес Ланселот.

— Вот и хорошо! — обрадовался Артур и с улыбкой поглядел на нас троих. — Теперь, друзья мои, вложите ваши мечи в ножны. Здесь у нас не будет никакой вражды. Вы все герои, все!

Он подождал, но никто из нас не двинулся. Пламя факелов играло на наших шлемах, скользило по клинкам обнаженных мечей, готовых к схватке во имя правды. Улыбка стерлась с лица Артура, он словно распрямился, вытянулся во весь рост.

— Я приказываю вам! — сурово произнес он. — Это мой дом. Ты, Кулух, и ты, Дерфель, вы давали мне клятву. Хотите ее нарушить?

— Я защищаю свою честь, лорд, — твердо сказал Кулух.

— Твоя честь у меня на службе, — резко отпарировал Артур, и металла в его голосе было достаточно для того, чтобы заставить меня вздрогнуть. Доброта Артура часто заставляла забывать, что он стал военачальником вовсе не по мягкости характера. Он много говорил о мире и примирении, но в битве его душа освобождалась от миролюбия и с ожесточением предавалась убийству. Теперь он угрожал убийством нам, положив руку на рукоять Экскалибура. — Вложите ваши мечи, — приказал он, — если не хотите, чтобы я вынул свой.