Каллин снял стальной шлем, увенчанный оскаленной мордой дикой кошки.

– Господин, – пророкотал он, – я пришел с жалобой…

– Полагаю, ты проголодался с дороги, – перебил его Артур. – Садись! Твоих спутников покормят на кухне. И меч подбери.

Каллин сдался на дружеское обращение Артура. Он разломил хлеб пополам и отсек большой ломоть сыра. «Тристан», – коротко ответил он на вопрос Артура, что его сюда привело. Говорил Каллин с набитым ртом, заставляя Гвиневеру содрогаться от возмущения.

– Принц бежал в твою страну, господин, – продолжал защитник Кернова, – и увез с собой королеву. – Он потянулся за вином и осушил целый рог. – Король Марк требует их назад.

Артур молчал, только барабанил по столу пальцами. Каллин напихал в рот еще хлеба и сыра, снова запил их вином и, громко рыгнув, продолжал:

– Мало того что принц… – Он взглянул на Гвиневеру и закончил фразу иначе, чем собирался: – Что принц бежал вместе с мачехой…

Гвиневера, не поведя бровью, вставила слово, которое Каллин побоялся произнести в ее присутствии. Тот кивнул, покраснел и продолжил:

– Да, госпожа. Нехорошо жить со своей мачехой. Но он еще увез и половину отцовской казны. Он нарушил две клятвы, господин: клятву отцу и клятву королеве. А теперь, по слухам, ему дали убежище в Иске.

– Да, я слышал, что принц в Думнонии, – мягко отвечал Артур.

– Король требует его назад. Требует вернуть их обоих. – И Каллин, передав требование короля Марка, снова накинулся на сыр.

Совет собрался вновь, оставив Каллина загорать на солнышке. Трем будущим магистратам велели подождать, вопрос о церкви отодвинули на потом и стали решать, что ответить королю Марку.

– Тристан, – сказал я, – всегда был другом нашей страны и сражался за нас, даже когда другие отступились. Он привел своих людей в Лугг Вей л. Был с нами в Лондоне. Он заслуживает помощи.

– Он нарушил клятву, данную королю, – озабоченно проговорил Артур.

– Языческую клятву, – вставил Сэнсам, как будто это уменьшает вину Тристана.

– Однако он украл деньги, – напомнил епископ Эмрис.

– Которые так и так рано или поздно к нему перейдут, – попытался я вступиться за боевого товарища.

– Именно этого и опасается король Марк, – сказал Артур. – Поставь себя на его место – чего бы ты боялся больше всего?

– Что принцесса умрет? – пошутил я.

Артур скривился, недовольный моим легкомыслием.

– Он боится, что Тристан поведет копейщиков на Кернов. Боится междоусобной войны. Боится, что сын устал ждать его смерти.

Я мотнул головой.

– Тристан не расчетлив. Он действует под влиянием порыва. Он влюбился в юную мачеху, а про трон и не думает.

– Сейчас не думает, – мрачно сказал Артур, – потом задумается.

– Если мы укроем Тристана, то что сделает король Марк? – спросил Сэнсам.

– Будет совершать набеги, – сказал Артур. – Жечь поселения, угонять скот. Или пошлет воинов, чтобы захватили Тристана живым. Его корабельщики с этим справятся.

Жители Кернова были лучшими в Британии моряками; саксы давно научились страшиться их копий и ладей.

– Мы ввяжемся в нескончаемую пограничную войну, – продолжал Артур. – Каждый месяц она будет уносить жизнь десятков селян. Нам придется держать на западном рубеже не меньше сотни копейщиков.

– Дорого, – заметил Сэнсам.

– Очень дорого, – мрачно подтвердил Артур.

– Деньги королю Марку точно надо вернуть, – заметил Эмрис.

– И королеву, возможно, тоже, – вставил Китрин, один из заседавших в совете магистратов. – Вряд ли гордость позволит королю Марку оставить без отмщения такое бесчестие.

– Что будет с королевой, если ее вернуть? – спросил Эмрис.

– Это решать королю Марку, не нам, – твердо отвечал Артур. Он обеими руками потер худое лицо и проговорил устало: – Наверное, стоит хорошенько все обдумать. – Он улыбнулся. – Давненько я не бывал в тех краях. Сдается мне, пора снова их навестить. Поедешь со мной, Дерфель? Тристан – твой друг. Может, он тебя послушает.

– Охотно, господин, – согласился я.

Совет согласился дать Артуру время на раздумья, Каллина отправили в Кернов с заверениями, что Артур лично этим вопросом занялся, и мы, в сопровождении десятка моих копейщиков, отправились на запад – отыскивать беглых любовников.

Ехали с легким сердцем, хотя в конце пути и предстояло распутывать сложный клубок. За девять лет мира страна расцвела, словно за нескончаемое лето, и, несмотря на мрачные пророчества Кулуха, урожай в тот год обещал быть хорошим. Артур с искренней радостью смотрел на ухоженные поля и новые житницы. Его тепло встречали в каждом городе и каждой деревне. Дети пели хором в его честь, селяне приносили подарки: кукол, сплетенных из колосьев нового урожая, корзины с фруктами, лисьи шкуры. В ответ он одаривал местных жителей золотом и расспрашивал об их заботах, беседовал с местным магистратом, после чего мы ехали дальше. Настроение портила только враждебность христиан: в каждой деревне они собирались кучкой и поносили Артура, пока соседи не затыкали им рот. Новые церкви были повсюду, обычно в священных языческих рощах или у чтимых издревле родников. Воздвигались они усилиями Сэнсамовых миссионеров, и я дивился, почему язычники не отправляют в деревни собственных проповедников. Сами церкви не стоили доброго слова – мазанки с крестом наверху, но число их множилось с каждым днем, и священники все яростней обличали Артура за приверженность язычеству, а Гвиневеру – за поклонение Изиде. Гвиневере было плевать, как к ней относятся, а вот Артур очень горевал из-за религиозной розни. По пути в Иску он часто останавливался поговорить с христианами, плевавшими в его сторону, но все тщетно. Они не желали знать, что этот человек подарил им мир и процветание, и помнили только, что он – язычник.