Сашко часто видел, как они брели между дачами по дорожкам, теряющимся в бурьянах и зарослях ежевики, всегда вместе. На закате, когда лучи солнца окрашивали все окрест в багровый цвет, они усаживались перед „Бакингемским дворцом" и любовались посаженными старушкой настурциями. Иногда, глядя на настурции, на красное закатное небо, старик засыпал, словно опьяненный его головокружительной глубиной. Старуха тихо поднималась, приносила из сарайчика старое пальто и осторожно укрывала им старика. Потом садилась рядом, перед настурциями, и так сидела, неподвижная и незаметная, до тех пор, пока не начинала давать о себе знать вечерняя прохлада. Тогда она будила его, и они уходили в свой домик, сколоченный из потемневших от дождей досок.

Ванка, работавший здесь почти круглый год и знавший всех обитателей дач, рассказывал, что прошлым летом перед „Бакингемским дворцом" остановился автомобиль с иностранным номером. Дело было вечером. Старики, как обычно, сидели перед настурциями. Он спал, а она смотрела на догоравший закат и о чем-то думала. Ванка работал на бульдозере у соседнего участка. Его трудовой день закончился, и он лежал на еще теплом капоте и регулировал что-то в моторе, который барахлил уже несколько дней. Из машины вышел пожилой, но еще крепкий и прямой седой мужчина, огляделся и направился к сарайчику. Старуха смотрела на приближающегося человека, но видела только его силуэт. Лучи заходящего солнца слепили ее, и она не могла хорошо разглядеть лицо мужчины. Старик все еще спал.

Когда человек подошел совсем близко, старуха схватилась за сердце и ахнула. Потом встала и обняла седого. Они возбужденно о чем-то заговорили, а рядом с ними на скамеечке спал старик, спал, освещенный лучами заходящего солнца, укрытый старым поношенным пальто, спал посреди двора с маленьким сараем и настурциями. Они забыли о нем, но потом, видно, вспомнили. Старуха осторожно разбудила его. Он смотрел на красный закат и ничего не мог понять. Затем, когда пришел в себя, бросился к седому, и они обнялись.

Ванка разобрал половину мотора, отрегулировал обороты и уже вытирал ветошью руки, а те трое все еще сидели в маленьком дворе и разговаривали.

Приезжий заметил Банку и подозвал его.

– Фрэнд, – сказал он. – У тебя есть что-нибудь выпить? Мне до смерти хочется выпить. Пятьдесят лет, фрэнд, – это не шутка, а тут нечего выпить.

Как ни странно, но у Банки тоже не нашлось спиртного, последнюю бутылку анисовки он прикончил еще два дня назад, а товарищ Гечев давно не появлялся, так что заказать было некому.

– Ничего нет, – ответил он приезжему. – Сожалею, но последнее выпил два дня назад.

– Фрэнд, – сказал тот, – сделай отдолжение, возьми мою машину и привези чего-нибудь выпить. Поспеши, иначе я умру, а нам еще так много нужно рассказать друг другу.

Он сунул Ванке смятые деньги, похлопал его по плечу и дал ключ от машины. Ванка не стал ждать повторного приглашения, сел в машину и включил мотор.

– Ты мне делаешь большое отдолжение, фрэнд, – сказал седой. – Ну будь здоров! Поскорей возвращайся.

Ванка мчался на „Форде" по пыльной дороге, шины визжали на поворотах, наконец машина выехала на асфальт. Проехав еще четыре километра, Ванка остановился у павильона Иордана Черного. Купил шесть литров виноградной ракии, две бутылки анисовки и пустился в обратный путь.

Когда он вернулся, старики все еще сидели во дворе под виноградной лозой и оживленно говорили, причем все сразу.

– Давай, фрэнд, – встретил его седой. – Давай скорей, не то у меня разорвется сердце, скорей.

Откупорил бутылку и стал пить прямо из горлышка.

Старуха опомнилась, побежала в огород, принесла помидоры, нарезала их в тарелку, поставила на стол хлеб, соль, немного брынзы, стаканы.

Ванка отнес две бутылки анисовки на дачу братьев-ветеринаров Парлапановых, где ночевал, когда не спускался в город. Посидел немного в доме, выпил граммов сто анисовки и, не найдя себе дела, решил опять пойти к старикам.

Когда он пришел, было уже темно. В беседке, увитой виноградом, светилась электрическая лампочка, вокруг которой вилась мошкара, а за столом спали старик и старуха.

Седой увидел Банку и сказал:

– Опьянели, фрэнд. Выпили две рюмки и опьянели, оказывается, они пьют только травы. Спят… Понимаешь, фрэнд, она – моя первая любовь, а он – друг детства. С тех пор прошло пятьдесят два года, фрэнд. Опьянели.

Он налил по стакану ракии себе и Ванке.

– У меня семеро сыновей, – сказал седой, – но первая любовь не забывается, и тут уже ничего не поделаешь. Прошло пятьдесят два года, понимаешь, фрэнд, мы учились в гимназии, у нее были голубые сережки, как звездочки… Вот она, фрэнд, перед настурциями. Спит. Я приехал сюда с другого конца света, чтобы увидеть ее. Теперь могу спокойно умереть.