Она медленно подняла взгляд от корзинки.

Все же миленькая. Даже учитывая полноту. А может, ее украшает уверенность?

– Да что мне о вас знать надо? Вы ж Смотритель.

Забыла добавить: и этого довольно. Прямо-таки волшебное слово! И по умолчанию предполагается, что я тоже являюсь приобщенным к сему тайному знанию. Снова та же ловушка? Ну нет, хватит!

– Кто ты?

Женщина водрузила на полку последний сверток и повернулась ко мне, отряхивая ладони от мучной пыли, просыпавшейся с одного из пирогов.

– Помощница ваша.

Замечательно! А дальше? Мне что, каждое слово придется из нее клещами вытаскивать?

– И в чем именно ты мне помогаешь?

Она нахмурилась, изучающе вглядываясь в мое лицо. Потом светлые брови растерянно приподнялись, а щеки гневно зарделись.

– В службе вашей, в чем же еще? А больше ни-ни, вы даже не подумайте!

Решила, что я собираюсь покуситься на ее невинность? Нет, пышечка, и в мыслях такого не было. Хотя бы потому, что, глядя на тебя, отчетливо понимаю: не справлюсь. Уж больно ты для меня велика.

– Вот о службе я и хочу поговорить.

– Только о службе?

А ведь она ни капельки не испугалась. Скорее, поспешила заранее избавиться от чего-то нежелательного, неприятного, вызывающего брезгливость. Отпрянуть, чтобы… ну да, чтобы не пачкать руки. Странное ощущение. Как будто эта женщина меня невзлюбила. С первого же взгляда.

– Да. Но может быть, сначала обменяемся именами?

Серые глаза недоуменно вздрогнули. Я опять сказал что-то нелепое? Боженка подери всю эту таинственность!

– Меня зовут Хан…

– Да тут никто вас по имени никогда звать не будет, – простодушно оборвала меня женщина. – Вы ж Смотритель, вам имя ни к чему.

Ну и новость! Все золотозвенники вот так, сплеча рубят чужие судьбы? Вот уж действительно новая жизнь… Даже без имени: его будет знать только бумага, четыре раза в год отправляемая в столицу.

Ладно, будем считать, что Бож все еще ведет меня по пути от рождения к смерти и что ему виднее.

– Но у тебя-то имя есть?

– Ньяна.

– А дальше? Род? Место рождения?

– От моего рода не осталось следа. Как и от селения, где я родилась.

Она сказала все это без какого-либо выражения, совсем равнодушно, а я все равно почувствовал себя грубияном, от слов которого краснеют даже уши у любой благовоспитанной женщины. Однако прежде чем мне удалось сглупить еще раз, и уже гораздо серьезнее, моя собеседница добавила:

– Но я надеюсь, что в скором времени смогу обрести и то и другое.

Уточнять она, разумеется, не стала, оставив меня теряться в очередных догадках. Минуты эдак на две, пока я не сообразил, что речь идет о намечающемся замужестве.

– Есть жених на примете?

– Есть. Уж пару годков как.

– Что же до сих пор свадьбы не сыграли?

Серые глаза Ньяны стали похожими на грозовые тучи:

– А то вы не знаете!

Я подумал. Потом подумал еще раз и еще. А потом честно ответил:

– Не знаю.

Она собиралась произнести еще одну укоризненную отповедь, но осеклась, что-то увидев в моих глазах, и пробормотала, глядя уже сквозь меня:

– А ведь молодой он еще. Очень молодой…

– О чем ты подумала?

Женщина вздрогнула, словно очнувшись от забытья:

– Да ни о чем, йерте. Вовсе ни о чем.

– Тогда, может быть, все же расскажешь, какова из себя служба, моя и твоя?

– Так я уже сказала. Помогать вам буду. Пока срок не придет.

– Что за срок?

– Отставки моей.

А вот эти слова были сказаны одновременно и нехотя, будто представляли собой большой секрет, и слегка угрожающе, мол, недолго тебе мною командовать. В любом случае дергать за натянувшуюся струной ниточку я не стал. Чтобы не выдернуть лишнего из полотна окружающего меня мира.

– Помогать, значит… Во всем? – Ньяна округлила глаза, но промолчала, и я начал перечислять: – Еду готовить? В доме прибираться? Бумаги писать?

– С едой и домом вам Натти поможет. Когда из прогулок своих будет возвращаться. А с бумагами я и не умею, тут уж вы сами.

– А для чего же тогда ты ко мне приставлена?

Она склонила голову чуть набок, в то же время приподнимая подбородок, словно прислушивалась к неведомой мне музыке. А в следующее мгновение я кадыком почувствовал сгиб ее локтя.