— Перед Первой мировой войной, — прошептала я. — Может, он погиб там.

— Вообще-то, — пробормотал Дэниел, забирая у Эбби снимок и внимательно его рассматривая, — не погиб. Если это тот самый Уильям — хотя, может быть, и не он, в нашей семье имена часто повторялись, — то я о нем слышал. Отец и тети частенько его вспоминали, когда я был маленьким. Если не ошибаюсь, он мой двоюродный прадед. Уильям считался в семье… не то чтобы паршивой овцой… скорее он наш семейный скелет в шкафу.

— Сходство вполне очевидное, — заметил Раф и тут же ойкнул — Эбби шлепнула его по руке.

— Он воевал, — продолжал Дэниел, — но вернулся домой, хотя и с каким-то недомоганием. В детали никто не вдавался, хотя, по-моему, недомогание было скорее психологического свойства, нежели физического. Был какой-то скандал — подробностей не помню, все быстро замяли, — и его отправили в санаторий, как в те времена называли психбольницы.

— Может, у него был бурный роман с Уилфредом Оуэном, — вмешался Джастин. — В траншеях.

Раф демонстративно вздохнул.

— Насколько я могу судить, речь скорее шла о попытке самоубийства, — сказал Дэниел. — Выйдя из лечебницы, он эмигрировал и дожил до весьма преклонного возраста — умер уже на моей памяти. Впрочем, он не из тех, кого хочется вспоминать. И ты права, Эбби, счастливчиком я бы его не назвал.

Дэниел сунул фотографию на место и, прежде чем перевернуть страницу, нежно провел по ней ладонью.

Глинтвейн был горячий, сладкий и пахучий — кусочки лимона Джастин нашпиговал гвоздикой. Дэниел листал страницы, и передо мной мелькали усы размером с кошку, женщины в кружевах, гуляющие по цветущему саду («Господи, вот какой он на самом деле», — выдохнула Эбби), длинные фалды фраков и обвисшие плечи. Кое-кто из мужчин напоминал сложением Дэниела и Уильяма — высокие и плотные, — но большинство были низкорослые, щуплые, словно составленные из углов и прямых линий, выдвинутых подбородков, длинных носов и острых локтей.

— Какая прелесть, — сказала я. — Где вы его нашли?

Внезапная тишина.

«Ох, — подумала я. — Ох-ох. Это надо же так проколоться, именно сейчас, когда я только-только начала входить в роль…»

— Это ты его нашла. — Джастин опустил стакан на колено. — Наверху. В свободной комнате. Неужели не…

Предложение осталось незаконченным. Никто не продолжил.

«Никогда, — наставлял Фрэнк, — что бы ни случилось, никогда не иди на попятную. Облажалась, вали все на кому, предменструальный синдром, полнолуние — все, что угодно: главное, стой на своем».

— Нет. Если б видела раньше, вспомнила бы.

Все смотрели на меня. Глаза Дэниела были рядом — напряженные, пристальные, огромные за стеклами очков. Я знала, что побледнела, и он наверняка это заметил.

Считал, что ты живой до больницы не доехала. У него даже была такая завернутая теория, что, мол, легавые объявили тебя живой, чтобы морочить людям головы.

— Ты его нашла, Лекси, — негромко сказала Эбби, наклоняясь, чтобы видеть меня. — Вы с Джастином рылись в хламе после обеда, и ты откопала альбом. Это было в тот вечер…

Она невнятно махнула рукой и бросила торопливый взгляд на Дэниела.

— Да, за несколько часов до инцидента, — сказал он. Странная дрожь пробежала по его телу, что-то вроде непроизвольной и подавленной волевым усилием судороги. Впрочем, не исключено, что мне показалось, поскольку в данный момент я прилагала все усилия к тому, чтобы скрыть нахлынувшее облегчение. — Не удивительно, что ты не помнишь.

— Ладно, — добавил Раф чуточку громче, чем требовала ситуация, — проехали.

— Черт знает что. — Я покачала головой. — Чувствую себя полной идиоткой. Ладно бы какие-то гадости вылетели из головы, а то теперь буду гадать, что еще забыла. А если я купила выигрышный лотерейный билет и куда-то его убрала?

— Ш-ш-ш! — Дэниел улыбался мне своей невероятной улыбкой. — Не бери в голову. Мы и сами совершенно забыли про альбом. Только сегодня вспомнили. И впервые заглянули. — Он взял мою руку и бережно разогнул пальцы — я даже не заметила, как сжала их в кулак. — Как хорошо, что ты его нашла. История у дома такая, что на всю деревню хватит. Не хотелось бы, чтобы она затерялась. Посмотри — вишневые деревья, только что посаженные.

— А полюбуйтесь на этого красавца. — Эбби указала на мужчину в полном охотничьем снаряжении, сидящего на поджаром гнедом скакуне на фоне парадных ворот. — Вот кого бы точно удар хватил, узнай он, что в конюшне машины стоят.

Голос ее звучал совершенно естественно, без пауз, легко и спокойно, но в обращенных к Дэниелу глазах металось беспокойство.

— Если не ошибаюсь, — заметил Дэниел, — это и есть наш благодетель. — Он вынул и перевернул карточку. — Да. «Саймон верхом на Гордом, ноябрь 1949». Ему тогда было двадцать с небольшим.

Дядюшка Саймон представлял главную ветвь семейного древа — малорослый, жилистый, с хищным носом и жестким взглядом.

— Еще один несчастный. Жена умерла молодой, и он так и не оправился после ее смерти. Тогда и запил. Джастин прав: радостей в жизни им выпало не много.