Они хотели гениального ребенка. У поздних отцов рождаются гениальные дети. Александр Македонский. Петр Великий, Петр Ильич Чайковский… Примеры, на которые нужно и должно равняться. Правда, если мать младше отца лет на…цать. Последний факт родители Эдика сочли досадной мелочью. Главное — конечный результат. Результат нарекли претенциозным именем — Эдуард. Судьба ухмыльнулась во второй раз. Как не склоняй, все равно плохо и фальшиво. Эдичка — и во рту сразу же становится кисло. Эдик — и мир окрашивается в голубой цвет. Эд — и твое имя снова меняется на непристойность. Так что правильно в песне поется: "Как вы лодку назовете, так она и поплывет". Пока он плывет не по той реке и не в той лодке.

Чтобы быть успешным, надо эпатировать, провоцировать и хамить. Много, умело и одновременно. Именно этого требовала эпоха хама. Эпатировать Эдик не умел, хамить было стыдно. Он просто хотел быть телеведущим своего собственного шоу. Собственного — от начала до конца. Но идеи воровали другие — бесчисленные главные и дети состоятельных родителей. Сколько он перевидал холеных девочек и гладких мальчиков, сумевших стать «звездами» только потому, что их кто-то вовремя подтолкнул, куда надо. Ему никто не помогал. Ни родители — из могилы вряд ли получится, ни друзья — дружба не выдержала проверки временем, ни меценаты — где их сегодня найдешь. Конечно, какая-нибудь амбициозная барышня может пойти на риск и дать объявление: "Ищу спонсора". Ему же эта дорожка заказана. Разве кто сдуру клюнет на Эдика…

А ведь когда-то… Он вдруг вспомнил свой замшевый пиджак с кожаными модными зарплатами. Пиджак был куплен на первый телевизионный гонорар. Он тогда устроился внештатным корреспондентом. Под пиджаком нейлоновая белая рубашка. Или черная? Все-таки черная. Потел он в ней кошмарно, но все равно носил. Стиляга хренов! Барышни морщили носики — фу, как воняет потом, но не уходили. От звезд никто и никогда не уходил. Это мы уже проходили. Крысы бегут с корабля, только когда корабль тонет. Вот и его лодка-корабль ушла (ушел?) на дно. Ни один Жак Кусто не разыщет.

Как снова стать звездой? Господи, если ты там есть, подскажи: как стать звездой? Молчит. Ну, ладно, не навсегда. Хотя бы на час. А? Подумай, всего-то — звезда на час. Слава на минуту. Черт, пусть под меня, наконец, прогнется этот безумный и подлый мир. Тебе-то это ничего не будет стоить, Господи! Ничего! Но и этот ГЛАВНЫЙ тоже молчит. Сговорились они, что ли? Или не слышат?

Слышат. Из ближайшего ларька звонкий издевательский голос как утешительный приз: "Кто хочет, тот добьется!". Сволочи! Он хочет, но у него ничего не получается. Вечный конфликт между верхами и низами. Он очень хочет стать звездой: чтобы девочки снова визжали, увидев на улице, падали в обморок и сами собой в штабеля укладывались. Чтобы деньги не считать. Чтобы вернуться и стать завсегдатаем светских тусовок. Хотя какие в его времена тусовки? Так, "Кабачок 13 стульев" на польской подтанцовке. И все равно узнавали: "Ой, а мы вас в прошлом месяце видели за пани Моникой! Второй слева. Вы еще так смешно танцевали твист — ваши ноги разъезжались".

Слава… Да где ж она слава?! Чтобы с усталой снисходительностью бросать в толпу: "Истоки моего творчества… Мой новый проект… Глубина бытия". Имел он эту глубину вместе с бытием! Да, он хочет всего и сразу. Здесь и сейчас. Он хочет, как все. Одержимость? Нет! Идея фикс! Да! Стоп! А в этом что-то есть…

Эдик споткнулся на полпути. Спокойно, Эдуард, спокойно, главное — не спугнуть. Мысль медленно крошились, словно подсохшая глина под твердыми пальцами. Экстремальное шоу. Люди, одержимые идеей фикс. И он, как небожитель, станет вершить их судьбы, даст шанс воплотить эту идею в жизнь. В прямом эфире. На глазах у восторженной миллионной публики. Все пороки человечества. Самые скандальные желания. И убийство, да-да, обязательно убийство, — он даже облизнул губы от предвкушения. Как славно: во время шоу выстрелить, к примеру, в главного, в Колобка. И главное (пардон за каламбур!) попасть. Бутафорской пулей. Или не бутафорской. Ха-ха! Или еще лучше — перейти с ним на «ты». И когда он начнет орать, снисходительно заметить: "Да пошел ты на…". И сразу будет понятно, куда и зачем идти.

Эдик запрокинул голову, вглядываясь в питерский неон. Город казался размытым: он то надвигался, то куда-то уплывал, теряя и без того нечеткую форму. Блики света, клочки разговоров и тяжелые капли дождя. В ближайшем кафе играли джаз. В приоткрытой двери — пике саксофона, срывающийся женский голос — "Покажи мне свое сердце!", ритм холодной безнадежности. На острие ножа подрагивала затихающая нота. Вот только люди за стеклом улыбались и курили. А он был готов заплакать. Осенний джаз. Осенняя печаль. Набор сезонных штампов и еще этот дождь. Черт бы его побрал, этот октябрьский дождь.

Горло вновь стянуло. Ненависть не просто просилась — рвалась наружу. Что ж, вы сами этого хотели. Слышите, он вас предупредил, а вы не услышали. Ваше право. На этот раз все будет по-другому! Хватит кормить своим интеллектом других. Хватит! Пришли иные времена. Теперь он сам будет диктовать условия. И пусть попробуют только возразить, он им тогда покажет, каким должно быть настоящее шоу!

Эдик прижал к себе папку и сделал еще один неосторожный шаг, едва не угодив в лужу.

Рядом притормозила иномарка, обдав холодными брызгами. Эдик ругнулся, беспомощно разглядывая грязные потеки на джинсах.

— Чего застыл? — раздался смутно знакомый голос. — Садись, подвезу, заодно и поговорим. Давно не виделись. Сто лет прошло.

Но он топтался на месте, не решаясь открыть дверь. Многое бы отдал, чтобы эта встреча никогда не состоялась. Но поздно — состоялась. Позади гудели машины, джаз становился глуше… Покажи мне свое сердце! Покажи! Покажи!

— Ну! — Это не просьба, мальчик, это приказ. — Долго я буду ждать?!

Покажи мне свое сердце!

И рука против воли потянулась к блестящей мокрой дверце: