Я собираюсь все рассказать Джулии. Все.

Пытаюсь произнести что-нибудь. Напрягаю челюсть и прикусываю язык — возможно, это знак, что пока мне лучше помалкивать.

Мне требуется практика. Рядом проходит медсестра. Взмахиваю рукой, словно ловлю такси. Она, нетерпеливо вздохнув, останавливается и хмурится.

— Да, Мэри? — Все они знают мое имя и повторяют его тысячу раз на день.

Глаза ее внезапно широко распахиваются, она с недоверием смотрит на меня.

— Да, Мэри?

«Поразительно, — наверное, думает она, — до сих пор не произнесла ни словечка, а тут, гляньте-ка, желает пообщаться». Сестра садится рядом, заглядывает в глаза воодушевленная, что, возможно, именно ей удастся заставить меня заговорить.

В общем, так, сестра, — начинаю я. — Если у вас найдется минутка, я бы хотела рассказать вам историю.

Жду реакции, но она лишь недоуменно хмурится. Похоже, она меня не слышит.

Пожалуйста, вы попробуете мне помочь? Вы поможете рассказать все дочери?

Я не привыкла упрашивать.

Медсестра лишь моргает да таращится на меня. И слова, какие я хотела сказать Джулии, правда, в которой хочу признаться, раздирают мой мозг, готовые вот-вот слезами просочиться наружу.

— Ничего страшного, милая, — говорит она и, прежде чем уйти, сует мне салфетку.

Помнится, Дэвид появился в кафе уже на следующий день, пригнала его туда гордость. Я не ждала его раньше чем через несколько недель. Но он пришел утром, веселый и беззаботный, сознающий, что больше всего на свете я хочу сохранить нашу дружбу. Да и вообще, это он на меня напал, а не наоборот.

— Привет, Мэри.

И на глазах у Эйба поцеловал меня. Этак уважительно. Я коснулась места, на котором он оставил знак своего почтения.

— Кофе и яйца-пашот, пожалуйста. И два тоста.

Он весело болтал о том о сем, но ни словом не обмолвился о нашем недавнем жарком общении.

Я медлила, не двигаясь с места. Эйб из-за стойки наблюдал за нами. В горле застрял ком, не давая дышать. И тут же нахлынуло облегчение. Я все еще нравлюсь Дэвиду. Он по-прежнему мой друг. И вчерашнее происшествие в мгновение ока затерялось в прошлом. Дэвид направился к своему излюбленному столику, я смотрела на него и буквально видела, как туман, разделивший нас, исчезает. Дэвид вывалил на стол из сумки книги. Даже себе я не призналась бы, что немного боялась его.

— Хорошо, — сказала я, но он меня уже не слышал, погрузившись в чтение.

А чуть позже я испытала новое потрясение. Дэвид пригласил меня пойти с ним на свадьбу. Удивление мешалось во мне со страхом, чувством вины и радостным волнением. Я не знала, что и думать.

— Великое событие. — В голосе его я услышала иронию. — Сливки общества. — Дэвид так и не поднял взгляда от книги, но кого он хотел обмануть. Даже не перевернул страницу, пока я торчала у столика, лихорадочно соображая, почему он пригласил с собой обычную официантку.

Это друзья его семьи, пояснил Дэвид. Дочь известного врача с Хэрли-стрит и сын землевладельца, загородный дом, аристократичная публика, журналисты…

Все смешалось у меня в голове, я представляла, как выйду в свет вместе с Дэвидом, как буду стоять рядом с ним, не таясь, держать за руку. Но что потом? Какие последствия могут меня ждать? Никаких, если выбрать правильную тактику, если следить за каждым своим шагом, не переступать черту, если нас с Дэвидом будет разделять невидимая стена. Мы друзья. Добрые приятели. Я официантка в кафе. Там и познакомились, а потом подружились. Ведь именно так все и обстоит, правда? Но если я ошибаюсь в нем, в его намерениях, то вряд ли мы сможем безболезненно пережить еще одну стычку.

— Буду ждать с нетерпением, — сказала я и тут же пожалела об этом.

— Я бы хотел познакомить тебя кое с какими людьми. Они нам обрадуются, вот увидишь.

Выяснилось, что под «людьми» Дэвид имел в виду своих родителей. И рассуждал он уже о «нас». Смятение мое нарастало. Что делать? Выбор очень скуден: немедленно порвать с ним или уступить.

— С твоими папой и мамой? — вопрос прозвучал довольно глупо. По-детски.

Дэвид спрятал улыбку. Я вынула руки из кармана передника и коснулась его руки. Мне стыдно, что мои ладони такие шершавые от вечного мытья посуды.

— Да, с мамой и папой. С родителями. — Эта улыбка подошла бы взрослому мужчине, а не первокурснику на девять лет моложе меня. В такие моменты невозможно было противиться его обаянию, уверенности, страстности.

— Как все глупо, — пробормотала я и повернулась, но он крепко держал меня за руку.

— Я хочу, чтобы ты всех сразила, так что оденься получше.

Он наконец отпустил меня, и я убежала на кухню, чувствуя себя Золушкой.

— Он совсем мальчик. Обычный мальчишка, — снова и снова повторяла я, ожидая, когда заказ будет готов, и закручивая полотенце в жгут, пока оно не начало жечь ладони. — Но играет как мужчина.