* * *

В условленном месте Александр ожидал Аркадия. Итак, они уточнят последние детали восстания.

Восстание! Это слово Александр произнес шепотом, как будто мертвецы могли понять все, что оно означает…

Восстание… Мысль о нем отметала остатки сомнений, что точили Александра днем и ночью. Восстание надо было поднимать с людьми, которых он еще не успел хорошо узнать, а многих даже и в глаза не видел. Чудовищными были нарушения конспирации — это огромный риск… Опасность провала постоянно висела над ними, как столб черного дыма над крематорием…

Условный час истек, а Аркадий так и не появился. Сомнения с новой силой обрушились на Александра. За его спиной — кирпичная стена крематория. Впереди штабель обнаженных трупов — головы, желтые ступни ног… Стоит ли начинать?

Но вот послышались шаги. Идут двое. Александр осторожно выглянул и увидел: к крематорию направлялись рослый эсэсовец и тот самый мальчик в вельветовой курточке. Малыш что-то рассказывал немцу, жестикулировал, глядя на него снизу вверх. А эсэсовец механически поглаживал мальчика по голове, отрывисто и нервно повторяя: «Гут, гут»!

Оба уже совсем близко. Эсэсовец воровато огляделся. Они скрылись за углом. Короткий окрик: «Шнель! Шнель!» Глухой удар. Вскрикнул мальчик. Его плачущий голос: «Нем банч! О анюко!» [11]

Александр закрыл глаза и что есть силы сжал кулаки. Снова отчаянный крик мальчика и два выстрела. Тишина… потом снова шаги…

Александр выглянул. На ходу складывая вельветовую курточку и срывая с нее желтую матерчатую звезду, эсэсовец торопливо шагал к лагерным строениям.

— Звери… — простонал сквозь зубы Александр и тяжело оперся о стену. — Ну, погодите…

* * *

…— Мы потеряли Али и двух неизвестных бойцов. А как прошло восстание — вы уже знаете. Все это похоже на чудо. И его совершили вот они — наши товарищи. Мы рассчитались и с тем негодяем, что убивал и грабил детей. Примите нас в свой отряд. Это проверенные в огне бойцы. А это возьмите, пожалуйста, для польского ребенка!

Александр протянул командиру партизанского отряда детскую вельветовую курточку.

Сегодня, в знаменательный для нашего фюрера день, я убрал человека, который оказался неспособным выполнять высокую миссию эс-эс, начертанную Адольфом Гитлером

Я выполнил приказ начальника.

Позавчера, когда мы остались вдвоем, шеф тихо и несколько торжественно обратился ко мне:

— Вам доверяется ответственное поручение в интересах чести эс-эс. Три дня назад во время известной вам акции у N сдали нервы. Он не только прекратил участие в экзекуции, но дошел до того, что скрылся в лесу, провел там остаток дня и только вечером явился в лагерь. Он обнаружил отсутствие германской твердости при выполнении приказа об уничтожении врагов рейха. Мне, конечно об этом донесли, и я принял решение. Падение N угрожает сохранению тайны акции и может оказать разлагающее влияние на других наших подчиненных. Вы, как мне известно, были в отличных служебных отношениях с N. Так вот. Пригласите его к себе в домик. Поговорите душам. Выпейте с этим слизняком и примените к нему то, что мы называем «зондербехандлунг»… Позвоните мне в любое время дня или ночи, когда все будет кончено. Остальное сделают люди из «похоронной команды», все равно уже выходит срок, и в барак они не вернутся. Тайна сохранится, будьте уверены! Хайль Гитлер!

— Хайль Гитлер! — ответил я.

Поручение шефа мне показалось не таким уж сложным.

… Посылка № 28. Сало. Мех на воротник. Килограмм шерстяных ниток. Безделушки.

… С наслаждением слушал Вагнера. Перебирал фотографии. Как вырос мой Мартин! Настоящий мужчина! Скоро можно будет взять его сюда на практику. Пусть для начала посмотрит как действует наша «баня». Пусть закаляется.

Долго обдумывал, как провести «операцию». Не просто все это, не просто… Зол на самого себя. Никогда раньше не страдал нерешительностью.

Не выполнить поручение шефа — равносильно измене. В лучшем случае он отправил бы меня на Восточный фронт. Но где гарантия, что он не поручил бы кому-нибудь «ликвидировать» и меня?

Письмо от Анны-Марии, Много нежностей. Обычная для Мартина приписка: пришли ему то, пришли другое…

Ура! Шеф предоставил мне отпуск на 10 дней! Поеду домой. Жди, Анна-Мария.

Теперь, когда все позади и N. как мы говорим, «вылетел в трубу крематория», хочется записать некоторые подробности. Обычно до перерыва на обед я успевал обработать две партии по двадцать человек. Это в среднем 45–50 выстрелов. Потом шел обедать и уже оставался в канцелярии. Словом, обычное дело. Но в тот вечер мне предстояло совсем другое… У себя дома… Как бы там ни было, а N все-таки немец, коллега…