— А как фамилия этого доброго человека? — спросил я.

— Знаете, он мне говорил, но я забыла…

— Деньги Глеб Матвеевич перевел в Невьянск?

— Деньги Глеб перевел, но месяца через полтора… перевод вернулся обратно за ненахождением адресата…

— Глеб Матвеевич не рассказывал вам, как выглядит этот добрый человек?

— Постойте… сейчас вспомню… У него борода, усы… Он носит очки, старенькие, в металлической оправе, обмотанные тряпочкой на переносье… И еще глаза… добрые-добрые… Вот фамилию я забыла…

— Фамилию мы легко установим.

— Да-а-а! Как же? — удивилась она.

— Думаю, что на почте сохранилась копия перевода в Невьянск.

— Да! Вспомнила! Глеб никогда не видал Аркадия Борисовича без перчаток. Даже в гостинице, ночью…

— Странно. Глеб Матвеевич не интересовался, почему?

— Аркадий Борисович сказал, что у него на нервной почве экзема рук. Это выглядит ужасно, и вот он… в перчатках.

— Повторите, пожалуйста, что вам сказал Глеб Матвеевич второго августа вечером, когда забежал в библиотеку.

— Он сказал: «Знаешь, приехал Аркадий Борисович! У него какая-то большая неприятность, просит помочь, поехать с ним. Воспользуюсь тремя днями отгула, поеду». Я ему говорю: «Ты так рассчитывал на эти три дня, ты хотел поработать над диссертацией…» — «Знаю, — перебил он меня, — я не могу отказать товарищу, когда он во мне нуждается!» И ушел…

— Глеб Матвеевич не рассказывал вам, о чем они говорили с Аркадием Борисовичем? Они же пять дней прожили вместе.

— Нет. Глеб сказал, что он человек большой культуры, и ему непонятно, почему Аркадий Борисович занимается заготовкой кедрового ореха… Что с ним можно говорить о чем угодно.

— Опишите подробнее слоника из яшмы.

— Ой! Неужели вы его найдете? Вы знаете, как Глеб сожалел о пропаже слоника! «Вот, говорил, пропало мое счастье!» Хотите, я вам его нарисую? Я хорошо рисую. — Она взяла лист бумаги и села за маленькое дамское бюро. Рисуя, она поясняла: — Размером пять на восемь сантиметров… Яшма серая, но слева, на бедре задней ноги, — зеленоватая… Бивни выточены из кости, они пожелтели от времени… Глаза непропорционально большие, зрачки гранатовые… Вот, смотрите. — Она положила передо мной рисунок, выполненный хотя и не профессионально, но с хорошим чувством формы.

Здесь же на листке я записал приметы.

— Еще одна просьба: фотография Глеба Якуничева у вас есть?

— Есть… — Она очень неохотно достала из ящика бюро снимок и, не выпуская из рук, показала.

— Вы не хотите, чтобы я прочел надпись на обороте? — спросил я.

— Да, не хочу. Это написано мне… Только мне! Понимаете… — Она замолчала, видимо подбирая слова, которые наиболее полно выразили бы ее мысль.

— Мне нужна эта фотография на три дня. Даю вам честное слово офицера, что я не стану читать надпись.

— Зачем она вам?

— Надо сделать копию, после чего я верну вам ее в запечатанном конверте.

— Вы даете слово офицера… — сказала она в раздумье.

— Да, слово офицера, — повторил я.

— Хорошо, берите ее…

Положив в бумажник фотографию Якуничева, я спросил:

— Разрешите, Глаша, обращаться к вам по мере надобности?

— Если это будет необходимо…

Она проводила меня до двери, в нерешительности остановилась и сказала:

— Глеб с дороги прислал письмо, просил никому не показывать… Вдруг оно вам поможет…

Девушка открыла бюро и достала конверт, на котором, кроме адреса, я прочел торопливо написанную строчку: «Нашедшего прошу опустить в ящик!»

Волнуясь, я вынул письмо.

«Глаша! Не удивляйся. Пользуясь случаем, пишу в туалете вагона. „Добрый человек“ оказался проходимцем. Я его выведу на чистую воду. Вернусь, расскажу — не поверишь. Письмо никому не показывай. Целую. Глеб».

— Как же такое письмо вы от меня скрыли? — не удержался я.

— Глеб просил никому не показывать…

— «Не показывать»! Да разве можно скрывать такое письмо!..

На улице, за углом, в «газике» дожидался капитан Гаев.

— На коне? — спросил Гаев, как только водитель включил скорость.

— Вернее, на слоне! — мрачно сказал я. — На слоне из яшмы!

— Что-то непонятно, Федор Степанович…

— Вот управишься, приедешь в Свердловск, будешь посвящен во все детали. Стрыгин здесь один? — спросил я, как только мы поднялись в кабинет.

— У него два человека. Толковые, с техническим образованием.