— Нет выше вас в искусстве ратном. Вам и вверяю полки русские и судьбу Руси, а я простым ратником сражаться буду.

Долго Пересвет с Боброком по полю ездили. Каждый кустик осмотрели, каждую кочку. И так решали полки поставить и эдак. Всё никак не могли прийти к обоюдному согласию. Потом поехали к князю. Тут-то и высказал свой план Пересвет. Удумал он, хитрая голова, один полк в засаду поставить. Полкам левой руки приказать насмерть стоять, главному полку — умереть, но выдержать напор татарской конницы, а полкам правой руки приказать стоять до сигнала, а потом, не спеша, отходить, уводя противника за собой. Ииными словами, полки справа — приманка.

— Супостаты подумают, что дрогнула рать русская, — обьяснил Пересвет свою задумку, — а коли так, то Мамай резервы последние бросит в прорыв. Как останется он без резерва, как увязнет его конница покрепче в полках правой руки, так засадный полк и ударит им в тыл по центру. Тогда — не зевайте, русские витязи, поднатужтесь из последних сил и мы опрокинем поганое полчище.

А засадный полк Пересвет воеводу Боброка попросил взять.

— Ты, брат, я знаю, — говорит он ему, — чувствуешь момент и ударишь верно — не рано, но и не поздно. Уповаю на тебя.

Исход сражения от засадного полка зависить будет. Сумеете вогнать ордынцев в страх- разобьём басурман.

34

Восхитилися все разом — и великий князь, и Боброк, и князья да бояре. На том и порешали. Сам Пересвет Главным полком командовать взялся. Долго полки разводили, а разведя, приказали не покидать определённого им места. А вскоре и Мамай с ордой подошёл. Встали в полверте и костры запалили. Наступила ночь пред битвой.

Ох и тяжёла была эта ночь, Никитушка!

Захарий замолчал, видимо, вспоминая события той ночи.

— Никто не спал, — начал опять Захарий, — да и какой мог быть сон? Утром сражение и бог только знает, уцелеешь ли ты к его концу. Ордынцев пришло видимо-невидимо, как саранчи библейской. Как светил небесных в небе без числа, так и костров ордынских было без счёта.

Каждый из нас, конечно, понимал, что завтра он может погибнуть. И совсем не хотелось вериьь в это: как это тебя вдруг не станет на свете белом? Кто-то будет продолжать жить, а ты — нет. Как это твоя жена, твоя родня, твоя землица родная — все и всё будут жить по-прежнему, но… б-е-з т-е-б-я!!! И смерть твоя не когда-то ещё будет, а вот она, костры в ночи жгёт и и точит свою косу. Пройдёт несколько часов и…. Страшно и жутко было до трясучки в руках и дурноты внутрях. Молились мы что б укрепить себя. Всю ночь молились и вспоминали своих родных.

Помню кузнеца-бородача из Суздаля и трёх его сыновей. Я тогда к ним прибился на ночь. Кузнец всё Бога поминал, а сыновья скоморошничали, чтобы, значит, спрятать своё волнение. То над одним братом подшутят, то над другим.

— Будя вам баловать, — серчал на них отец.

Он переживал за них, но виду не казал, а всё вторил:

— Как зарубимся, робята, гурьбой держитесь. Плечо к плечу. Ты, Никола, и ты, Василий, за Кузьмой — то зорко приглядывайте. Младшой он среди вас и неразумный ещё. Коли мы вместе — никто нас не побьёт. Вместе и батьку побить можно.

— Тебя побьёшь, — гоготали они, — токмо, если всей слободой на тебя навалиться. Когда ты пьяный и связанный.

— Будя баловать-то, — улыбался кузнец и тут же строил сурьёзное лико, — плечо к плечу, робятки, держитесь. Что мы матери скажем, коль потерям кого? Вместе ушли от неё, вместе и вернуться должны.

35

…Видел я их, когда по полю ходил после битвы… Все рядышком лежали убиенные, плечо к плечу, как батюшка учил, а вокруг тьма ордынцев побитых…

… Так и прошла ночь, а утром туман густой упал. В локте ни зги не видно. Тут опять Пересвет нашей рати услугу великую оказал. У ордынцев-то как заведено было? Когда рати сближаются, их искусные лучники начинают обстрел противника. Тысячи и тысячи стрел, словно тучи тёмные, взвиваются в воздух и не было никому спасения от этих калёных жал. Кольчуги не могли сдержать эту заразу, латы насквозь пробивались.

— Княже, — обратился Пересвет к Дмитрию Ивановичу как только посветлел восток, сам Бог нам в помощь, — прикажи передовым полкам без промедления перейти в атаку! В тумане противник нас не видит и не сможет применить свои луки. Многие жизни, княже, спасём этим. Решай!

— Спаси, боже, люди своя! — помолился Дмитрий Иванович и отдал приказ наступать.

В шесть утра, взяв в сотоварищи туман посланный самим господом, наша рать неожиданно для Мамая зачала побоище. Семён Мелик (я при нём состоял) повёл свой сторожевой полк первым, а мне приказал скакать к воеводе Волынскому и быть в засадном полку при нём. Я только потом понял, что он жизнь мою спасал, отослав из места горячего. Из его-то полка ни он сам, ни один его ратник не выжили — все соколы ясные крылья на Дону-реке навсегда сложили.

— Стойкий мой страж, крепко охраняем был я твоею стражею, — горевал Дмитрий Иванович о Семёне после битвы.(1)

Ефросинья плакала, а Захарий рассказывал и рассказывал.

Опешили ордынцы от неожиданной атаки, но ненадолго. Воины они справные, быстро очухались и начался ад кромешный. Их конница, смяв Сторожевые полки, смерчем набросилась на Передовой. Валились русские витязи, как трава скошенная. Их конница в час оттеснила наши полки на утрешние позиции. Вступил в сечу Главный полк и полки по всему фронту — от Непрядвы и до Смолки. Это шесть вёрст, Никитушка! Шесть вёрст, где на каждом метре ежеминутно умирали тысячи.