Вообще всё идёт по обычному шаблону, приближая нас к единственно важной заключительной части встреч, совпадающей, как правило, с переходом к кофе и коньяку. Но и в этом обычном деловом ужине человек с таким острым нюхом, как мой, улавливает атмосферу какой-то натянутости, которую, конечно, можно принимать и за естественную натянутость между двумя едва знакомыми людьми.

— Вы, я надеюсь, довольны прохождением своей специализации в нашей стране, — замечаю я, когда нам приносят кофе.

— Очень доволен, — отвечает профессор и достаёт сигареты.

Он мне протягивает пачку, я ему — зажигалку, мы оба закуриваем, и беседа вступает в решающую фазу.

— В таком случае, полагаю, вы не отказались ещё от намерения популяризовать некоторые достижения нашей теоретической мысли…

Мой собеседник молчит, словно оценивая про себя, отказался он или нет от этого намерения.

— Вы обещали что-то в этом роде, если не ошибаюсь, нашим организациям, — пытаюсь я освежить его память.

— В сущности, я старался что-то сделать, — медленно произносит профессор. И добавляет резким тоном: — И меня чуть не выгнали из университета.

— Понимаю, — произношу я.

И после некоторого раздумья продолжаю:

— Всё-таки в известном смысле вы наш должник… Не поймите меня неправильно: я не собираюсь толкать вас на действия, которые повредили бы вашей карьере. Но вы всё же наш должник и обязаны как-то этот долг вернуть.

Профессор отпивает немножко кофе из чашки и, не поднимая от неё глаз, тихо отвечает:

— Да, но не могу.

— Не знаю, нужно ли мне напоминать вам, что организации, которые вас принимали, оказались весьма щедры к вам. Не говоря уж о том, что вы там сделали многообещающие заявления.

— Действительно, излишне мне об этом напоминать, — замечает мой собеседник. — У меня хорошая память. Но, к счастью, кроме памяти у меня есть и рассудок.

Он снова делает глоток кофе и, наконец, решается, посмотреть на меня.

— Вот что, господин советник, я допускаю, что говорил какие-то глупости. Однако это не значит, что я должен делать глупости. Так что не пытайтесь меня ни соблазнять чем-то, ни запугивать…

— Вы чересчур драматизируете положение, — стараюсь я успокоить его.

— Ничуть. Просто я знаю ваши методы. И отличие сознаю, что виноват. Ваши люди действительно показали мне многое и много наобещали, и у меня закружилась голова. Но сейчас в голове у меня прояснилось…

— Не сомневаюсь, не сомневаюсь…

— Я хочу жить спокойно, господин советник. И именно поэтому я никогда больше не приму приглашения поужинать с вами ни здесь, ни где-нибудь в другом месте…

— Это стена! — произношу я с досадой, уставясь на обшарпанную стену перед окном. — Повсюду натыкаешься на стену!

— Хорошо, что вы это уже поняли, — бурчит за моей спиной Бенет. — Теперь вы лучше сможете оценить то немногое, чего нам удалось добиться до вашего приезда.

— Ничего вам не удалось добиться, — резко обрываю его я с той же досадой, поворачиваюсь спиной к окну и подхожу к столу. — Ничего, кроме мелочей, не имеющих практического значения. Адамс совершенно прав: к чему столько усилий, чтобы получить сведения, которые центр обработки информации получит путём анализа текущей печати…

— А вы, я вижу, были на консультации у Адамса! — насмешливо восклицает мой помощник.

— Был. И внимательно его послушал. Более того, я остался доволен своим осмотром. А вот вам и диагноз!

С этими словами я достаю из стола две страницы написанного от руки текста и подаю их Бенету.

— Прочтите и, если есть чем, дополните. Наш друг действительно болтает больше, чем надо, и достаточно неосторожен, так что полученный материал годится в качестве первого сигнала. А в скором времени, — надеюсь, последуют и другие.

— Попробовать можно, — отвечает несколько скептически Бенет и кладёт листочки в карман.

Мой взгляд падает на лежащий на столе последний номер «Вашингтон пост», я беру в руки газету:

— Вот, послушайте: «На встрече стран — членов СЭВ…» и т. д. и т. п. А вот: «Были обсуждены и некоторые другие представляющие взаимный интерес вопросы». Точка. Вот эти-то «некоторые другие вопросы» нас и интересуют, дорогой Бенет, а не те, о которых пишет «Вашингтон пост»! — Я бросаю газету на стол и добавляю: — Этот тип прав. Мы можем существовать только в том случае, если способны получить информацию, которую невозможно достать другим путём.