Он рывком притянул ее к себе. Она вся тряслась от злости и от страсти — неизвестно, от чего больше. Но ему, обиженному до глубины души, хотелось одного — доказать свое превосходство, свою власть, показать ей, что он умеет.

Он поцеловал ее в губы — поцелуй вышел долгим и страстным. Она напряглась, как будто пытаясь оказать ему сопротивление, но затем через миг ослабела и обвила руками его шею.

У него закружилась голова. Если вначале он намеревался соблазнить ее, чтобы выкрасть письмо, то теперь от прежнего намерения не осталось и следа. Она сводила его с ума, он хотел ее. В этот миг больше всего ему хотелось обладать ею, соблазнить ее во что бы то ни стало.

Задача не представлялась ему слишком сложной — он видел, что она хочет его. Он вскружит ей голову, и она, все забыв, уступит ему. Гейбриел принялся осыпать ее грудь, шею поцелуями, ласкать и гладить ее руками. С ее губ сорвался то ли слабый стон, то ли прерывистый шепот.

Возможно, он уже может взять ее сейчас. Гейбриел почти не соображал, что делает, голова у него шла кругом, и он неосмотрительно ускорял события. А почему бы и нет? К чему лишние ухаживания? Женщина, подобная ей, не станет оттягивать минуту наслаждения. Кроме того, она любовница лорда Эпплби — какие уж тут могут быть церемонии.

Гейбриел приподнял ее и посадил на колени лицом к себе, раздвинув ее бедра своими ногами. Обхватив руками ее ягодицы, весь напрягшись от желания, он изготовился приступить к решительной атаке.

Однако он недооценил ее.

Раздалась звонкая пощечина, а затем Антуанетта принялась молотить его кулаками, изо всех сил стараясь вырваться. Поняв, что проиграл, Гейбриел отпустил ее. Едва она коснулась ногами пола, как в тот же миг оказалась у примеченной ею двери и сразу же выскользнула из гостиной.

Во весь дух она устремилась вверх по лестнице, лишь ее силуэт в почти прозрачной сорочке мелькал на фоне тускло горевших светильников, и вскоре она скрылась за дверями своей спальни.

Ослабевший так, что ноги еле-еле держали его, Гейбриел оперся о дверной косяк. Он по-прежнему чувствовал ее обвившиеся вокруг него руки, трепет и жар тела, которым так хотел обладать. Он хотел ее, как никакую другую женщину. Интересно, а что чувствовала она? Гейбриел надеялся, что то же самое, он рассчитывал на взаимность. Не женщина, а колдунья, способная свести его с ума одним лишь взглядом.

Он вернулся в гостиную и плеснул себе в стакан еще порцию бренди. Ситуация, как он сейчас представлял ее, заметно осложнилась. Любая женщина, которая принадлежала лорду Эпплби, должна была быть бесстыдной потаскушкой. Его губы искривились в усмешке. Кроме презрения, он ничего больше не должен был испытывать к ней. Но разве то обстоятельство, что он целовал ее и пал жертвой ее чар, не делало его таким же презренным?

В роду Лэнгли было немало мужчин, которые брали себе в жены женщин, не бывших воплощением порядочности. Один из его предков женился на бывшей любовнице короля и всю жизнь мучился и страдал из-за этого. Почему подобные женщины, словно магнитом, привлекали мужчин из рода Лэнгли? — печально размышлял Гейбриел. — Похоже, он тоже не нарушил семейной традиции.

Впрочем, он сам не знал, что с ним творится.

С тех пор как лорд Эпплби украл его родовое гнездо Уэксмур-Мэнор, Гейбриел чувствовал, что теперь его ничто не удерживает, что прежние условности не имеют для него никакого значения. Его поведение стало безрассудным, отчаянным, он жаждал одного — во что бы то ни стало отомстить Эпплби. И вот на его пути встала Антуанетта Дюпре.

Он сделал еще один глоток и уселся в то кресло, в котором несколько минут назад забавлялся с любовницей лорда Эпплби. Гейбриел зло прищурился. Эпплби. Он с горечью вспомнил тот день, вернее, ночь, когда впервые узнал всю правду, худшую правду, с которой он когда-либо сталкивался в своей жизни.

Мир, в котором жил Гейбриел, рухнул в одночасье после одного доверительного разговора с отцом. Сэр Адам Лэнгли только что вернулся из провинции в Лондон и немедленно послал за сыном. Ничего не подозревавший Гейбриел приехал в гостиницу «Альбион», где остановился его отец, думая, что его ждут обычные отцовские просьбы образумиться и прекратить беспечный образ жизни юного повесы. Вместо этого его ждал один из судьбоносных разговоров, который в корне изменил жизнь молодого состоятельного джентльмена, а проще говоря — перечеркнул все его прошлое.

— Но Уэксмур-Мэнор принадлежит мне! Вы же всегда говорили, что оно будет моим. Мой дед, ваш отец, обещал мне это поместье. Я же провел там большую часть детства. Я вырос там. Умирая, дед завещал вам поместье только потому, что мне в тот момент еще не исполнилось двадцати одного года, но ведь всегда подразумевалось, что Уэксмур-Мэнор вы передаете мне.

— Ты не единственный, кого огорчает потеря поместья.

Сэр Адам говорил резко, сухо, в несвойственной ему манере. Страдающий уже в течение многих лет тяжелой болезнью, он выглядел неважно, хуже, чем обычно; у него сильно тряслись руки, когда он взял стакан с настойкой мяты, который стоял на столике рядом с ним.