Первым поднялся Дэкл, помог подняться Кззедде. И снова они не двигались, ждали. Быть может, ждали, что появятся единороги, но единороги не появлялись. Ничто, кроме иногда проносившихся в воздухе кусков пепла да потемневшего ручейка, не двигалось.

Тогда Дэкл проговорил:

— Ладно. Давай будем выбираться отсюда…

И Кззедда молча кивнула, покрепче схватилась за руку Дэкла. Вместе они начали карабкаться по противоположному от купола склону оврага (приближаться же к кополу им вовсе не хотелось).

Когда выбрались, оглянулись, то им стало горько на душе. И лес, и растения, и те красивые насекомые, которые порхали в благоуханном воздухе — всё теперь было сожженно. Оглянулись на поляну, над которой прежде возвышался купол, — теперь там чернела воронка, над её краями взвивался дым.

Кззедда проговорила жалобно:

— Ну а единороги? Я всё же надеюсь, что они живыми остались. Может, на тёмную сторону мира успели убежать.

— Пойдём и мы туда, — мрачно ответил Дэкл. — Здесь нам больше делать нечего.

И таковым было их состояние, что они даже забыли о Ноктском аппарате, которого, незадолго до этого так боялись.

И вспомнили только, когда дошли до поляны, на котором прежде этот аппарат стоял. Впрочем, ни аппарата, ни самой поляны больше не было. Везде валялись обожённые, иногда ещё дымящиеся деревья. Травы и цветы не то что выгорели, а просто обратились в прах, и теперь безжизненным, призрачным ковром лежали на мёртвой почве.

Что же касается аппарата, то он оплавился, отёк, из его выгнувшихся к земле бортов лениво побрызгивали искры, и ещё что-то в нём бурчало, дринькало, но он уже явно не способен был взлететь.

Дэкл и Кззедда стояли, взявшись за руки, и глядели на этот аппарат, когда начало темнеть. Сначала они и не поняли, что происходит, подумали даже, что это дым пригнало… Но, нет, дым вроде стилились к земле.

Тогда они подняли головы и увидели…

Та часть небосклона, которая прежде являлась центром их многомирья, теперь темнела.

Чувство было такое, будто неожиданно, несмотря на все предыдущие предупреждения, умирает самое близкое, любимое существо. Хочется закричать, остановить любой ценой это умирание, но что делать? Человек слаб, бессилен перед смертью. Он может только стоять, страдать, жалея прежде всего себя, свои надвигающиеся тёмные, лишённые света дни…

Центр не потемнел сразу. Темнота расползалась от световых змей, которые прежде извивались, усиленно вгрызались в его поверхность. Впрочем, и эти змеи уже не были такими светлыми, как прежде, и они темнели, словно бы выгорали изнутри.

А тьма всё расползалась и расползалась по центру; всё выцветал, всё более тёмным становился воздух. Стремительно двигалась ночь.

И Кззедда приговаривала жалобно, иногда с мольбой поглядывая на Дэкла:

— Ну хватит. Ну пожалуйста. Я хочу, чтобы это прекратилось. Что же это такое делается?

В принципе, Дэкл предполагал, что эти световые змеи могут изничтожить свет, даже и готовил себя к такому страшному исходу, но, когда это действительно произошло — оказался неготовым, потому что и невозможно было к этому, страшному приготовиться.

Не просто темнел центр, он, прежде не фиксируемый приборами, не имеющих точных координат в пространстве, вдруг сделался ужасающе материальным.

Ужасным — от той тёмной, едкой массы, которая покрыла его. Эта масса извивалась, ходила волнистыми кожанными или чушайчатыми валами; с хищными остервенением захватывала всё большее пространство на центре.

Из-под этой отвратительной массы ещё пробивался свет — брызгал слабыми, трепетными, словно бы молящими о спасении импульсами, потом…

Всё же полного мрака ещё не было. Теперь большую часть неба заполняла исполинская сфера. Казалось — этот, обтянутый живой материей шар полетит и поглотит все миры.

В тусклом багроватом свечении видно было, как на поверхности Этого колыхались щупальца, как надувались, собирались лопнуть слизких пузыри, о размерах которых можно было только предполагать.

Кззедды прошептала:

— Но ведь внутри остался свет?.. — потом вскрикнула. — Что же ты молчишь?! Ведь внутри этого всё же остался свет?!

Дэкл кивнул, проговорил:

— Да, я надеюсь. Я верю. Потому что, если это не так, то все мы обречены, и незачем уже бороться. Тогда — все мы обречены. Но мы не будем останавливаться. Побежали на тёмную сторону. Туда, где оставили капсулу. Там что-нибудь придумаем…

И вот они побежали по выженной земле, среди останков деревьев.

Плохо было видно и из-за потемневшего воздуха, и из-за пепла, который вздымалась из-под их ног. Поэтому не заметили нежданно начавшегося спуска, покатились под уклон…