Мы умостили задницы, взяли по коктейлю, и завязался разговор. Деваха несет всякую чушь, унылое говно про работу моделью, типа всякая реклама парфюмерных высеров в торговых центрах, но жизнь учит, что мокрощелке нужно дать эфирное время, притвориться, что их бабский угар тебе не по фигу, если хочешь наполнить соусом ее мясной пирожок. Чтобы накатить убойный хук, надо пропустить пару ударов в корпус.

Вскоре предлагаю двигать поршни в сторону клуба, но на улице нам первым делом встречается этот здоровяк Лукас.

– Сочный Ти, дружище! – приветствует он меня во всю глотку. Правильный пацан этот Лукас. Мне посрать на цвет кожи, главное, чтобы умел оттопыривать карман, а этот чувак не залипает проставиться. Телка в ахуе, сразу видно. Лукас котируется в мире хип-хопа, хоть я и не различаю это музыкальное говно.

Мне нравится погоняло Сочный Ти. И вообще, пускай гондоны в наших пабах, “Перчатке”, “Работяге” и “Серебряном Крыле”, привыкают к нему. Да ебанись, с курчавыми волосами, здоровенным дрыном и врожденным чувством ритма я больше ниггер, чем любой черножопый в этом сраном городе!

Мы с Лукасом хлопаем рука об руку, он по-джентльменски чмокает Брэнди в щеку и идет дальше, а она такая:

– Ух ты! Это что, Лукас Пи?

– Определенно. Ништячный чувачелла, хороший мой кореш.

Брэнди смотрит на меня, будто ей только что обломилось по-крупному. Оно и впрямь, только не так, как она думает. Когда показывается вывеска “Камеи”, Брэнди оборачивается ко мне и спрашивает:

– Хочешь закинуться экс?

Не сразу врубаюсь, о чем она, но вскоре доходит, что, наверное, это ешки.

– Снежка нету? – спрашиваю. Чё-та я последнее время на него подсел. И мне нравится, когда телка под ним.

– Нет, но колеса хорошие. Коку найдем попозже. И я подумал, а по хуй, сойдет, и закинул на кишку

ее таблеточку. Не хочу ломать компанию, особенно когда со мной перспективно ебомая баба. Надо думать, никто не зайдет в “Перчатку”, “Работягу” или “Серебряное Крыло” с предъявой, мол, “эй, Лоусон, я видел, как ты наешился до отвала башки на Майами-Бич и вел себя как тупая пизда, вместо того, чтобы с пацанами пройтись по снежку!”

В чужой монастырь, однако. Вот он я какой, охуенный космополит. Вместо того чтобы сразу пойти на танцпол, мы намылились в клевое местечко под названием “Клуб “Два очка”“, накатить по пивку, чтобы таблеты пришли. Через полчаса меня прет буром. Да пиз-дец, я привык, что ешки можно жрать весь вечер, как конфетки, и все равно ненавидеть каждого гондона в клубе, вся фигня, говенная музыка так и будет тебя компостировать. А с белым можно занюхать пару граммов, по дороге домой заточить бомжатины и задрыхнуть с бешеным кайфом. Так что я прикинул, если с таблет так кроет, как же охуенно придет снежок! Опупеть!

12

Через пару часов Альберт Блэк нарушил свое затворничество, но когда он пытался украдкой выскользнуть из дома, его перехватили Уильям с Дарси.

– Папа, куда ты собрался так поздно? – спросил Уильям.

– На улицу, – ответил Блэк, ощутив себя обиженным подростком. Они стояли вплотную к нему, перекрывая собой узкое место между мраморным столбом и входной дверью.

– Но вы же так и не поели, – распахнув глаза, запротестовала Дарси, от чего помолодела лет на десять.

– Со мной все хорошо, пойду прогуляюсь. – Блэк почувствовал, как сгустившаяся обида стягивает ему лицо.

Уильям двинулся вперед. Снова в нем прорезалось выражение огорченного мальчишки, напоминая Альберту Блэку, как сын, еще совсем маленьким, наступил на медузу на мрачном галечном пляже под Турсо. Тот собрался было взять сердитого отца за плечо, но отодвинулся.

– Отец… я чуток погорячился, и пожалуй, слегка… ну, я знаю, когда ты рос, все было по-другому…

“Теперь еще жалость!”

– …и что ты хотел как лучше…

– Ну хватит. – Альберт Блэк коротко качнул головой. – Мне кажется, сказано уже достаточно. Скоро вернусь. – Он посмотрел на сына и невестку и нашел в себе немного смирения. – Вы оба очень добры. Мне было непросто… без твоей мамы.

– Отец, но мы-то у тебя остались, – кротко возразил Уильям.

Блэк выдавил вежливую улыбку и, прежде чем выйти, буркнул что-то в знак признательности. “Было непросто”.

Ас чего должно быть просто, размышлял он. Идет последний этап его жизни, и Он остался в одиночестве. Никто, даже Библия, не предупреждает, что будет настолько трудно, так страшно подойти к концу смертного существования и пытаться найти в нем смысл. Господь никогда не говорил, что все закончится быстро или что мечты превратятся в прах задолго до твоего тела. Дело его жизни должно же хоть что-то значить!