— Но ты стала какая-то... другая! — воскликнула Никки, лихо помахивая бокалом с мартини.

Волосы у нее были ярко-золотые, высокая грудь вонзалась в сознание, словно трубный глас. Синими, уже слегка остекленевшими глазами она изучала Сару — пристально, с интересом, словно врач, ставящий диагноз.— Да ты вся какая-то новая!

— Просто только что из чистки, если ты имеешь в виду платье. А как Фред?

Вдруг Никки понизила голос.

— Я тоже переменилась,— объявила она с грустью.— Все уверяют, что у меня стал тревожный, затравленный взгляд.

Сара рассмеялась:

— А ты по-прежнему никого не слушаешь, кроме себя,— изумительная способность!

— Вот еще, слушать кого-то на званых вечерах! По-моему, и пытаться не стоит. Это было бы так утомительно! А ты заметила?

— Заметила — что?

— Перемену во мне. В моем взгляде.

Посмотрев на ее безмятежное красивое лицо, в сорок лет совсем не тронутое морщинами, Сара с внезапным раздражением бросила:

— Да что там, Никки! Если взгляд у тебя и бывает тревожный, так только при мысли о минувшей ночи.

— Ого! — задумчиво проговорила Никки.— Не очень-то ты любезна. Знаешь, Сар, язык твой — враг твой. Мне-то, в общем, все равно, но ты его лучше попридержи — для своей же пользы, если только ты поняла, что я имею в виду.

— Да, поняла. Но ты сама знаешь, язык не всегда нас слушается: проявляет излишнюю самостоятельность.

Сара взглянула на Чивера — тот беспокойно озирался по сторонам.

— Никки,— вставил он поспешно.— Кто это, вон тот высокий, в генеральской форме? Даже фамилии его не припомню.

Но Никки только небрежно улыбнулась в ответ и снова обратилась к Саре:

— Правда, люди вроде Керка и Джерри считают тебя страшно умной, и ты должна все время тянуться, чтобы не уронить марку. Бедняга Том тоже так считал, но могу поручиться: любому мужчине просто тошно слушать с утра до вечера умные разговоры.

Сара спросила бесстрастным тоном:

— Ты хочешь сказать, что жизнь со мной была для Тома невыносимой — из-за того, что я страшно умная, как ты выражаешься?

Что-то в ее голосе заставило Никки пойти на попятный.

— Нет-нет! — сказала она, слегка отпрянув.— Не приписывай мне того, чего я не говорила, Сар.

Поспешное движение Никки, выдававшее смутный физический страх, возмутило Сару еще больше, чем ее слова. А Никки уже опять болтала, так же весело и беспечно, как вначале:

— Я в самом деле рада, что ты вернулась. Мы по тебе ужасно скучали. Всякий раз, когда я проходила мимо вашего домика и видела закрытые ставни, я представляла себе, как ты прожигаешь жизнь в Париже и в Риме. Но я тебя не осуждаю. Я и сама поступила бы точно так же. Нельзя же требовать от женщины, чтобы она пребывала в трауре до конца своих дней.

Чивер раздраженно махнул рукой:

— Прекрати, Никки! Поболтаешь с Сарой потом. Нам с ней нужно кое-что обсудить.

— Отлично. Но если вы собираетесь говорить о Томе, не забудь объяснить ей, отчего он так много пил в тот вечер.

Она повернулась, чтобы уйти, но Сара довольно резко удержала ее за плечо.

— Нет, это я должна знать,— сказала она.— Так почему же Том много пил в тот вечер, а?

В синих глазах Никки молнией мелькнуло злорадство. И Сара почувствовала: вот сейчас на нее обрушится удар и надо собрать все силы, чтобы выстоять. Она поднесла стакан к губам.

— Ах, Сар,— с упреком проговорила Никки,— ты женила его на себе, а сама стала носиться по всему свету. Он тут мыкался, как неприкаянный. И, ясное дело, нуждался в утешении. Бедный мальчик! Мне стало так жаль его, когда я увидела, что он опять напивается. А уж потом я обнаружила его в саду.

Усилием воли Сара заставила себя сдержаться, спросила только:

— Так это ты его обнаружила? Где именно?

— Ну как где — под розовыми кустами. Мы с Артуро наткнулись на него.

Сара бросила на Чивера вопросительный взгляд.

— С Артуро?

— С Артуро Оливаресом. Я тебе все расскажу,— сердито ответил Чивер.— Пошли.

Никки отвернулась, недовольно тряхнув головой.

— Не обращай внимания,— пробормотал Чивер, ведя Сару через зал.— Не будь она моей невесткой... А, да что там, я объявил Фреду напрямик: пускай либо ее приструнит, либо разводится; но у него, видимо, не хватает духу ни на то, ни на другое. Может, его как врача страшит мысль о скандале — боится потерять практику. Вот и предпочитает на все смотреть сквозь пальцы. А она отбивает поклонников даже у собственной дочери. Многие видят в ней всего-навсего пустенький одноактный фарс, но для Фреда это трагедия. Полагаю, ты, как и все остальные, поняла, почему он вообще на ней женился: ведь ему тогда было всего двадцать...