— Который час? — спросил я у деда.

Тот посмотрел на солнце, подумал и степенно ответил:

— Должно за полдень перевалило.

Любой современный человек, даже глубоко вошедший в свою роль артист, прежде чем ответить на такой вопрос, обязательно бросил бы взгляд на часы. А этот не посмотрел. У него на руке часов вообще не было!

Я вспомнил, что радиодиктор назвал проводившийся эксперимент «Окно в прошлое». Постепенно в голове у меня прояснилось, и я начал понимать, что случилось. Эксперимент проводился над заповедником. Видимо, здесь была изменена структура пространства и времени, сделано это самое «окно», в которое я по нелепой случайности и влетел на своем вертолетике.

Было от чего прийти в отчаяние! И все-таки я не верил, я надеялся, что в небе вот-вот появится белый след от высоко летящего самолета, а из-за леса вдруг донесется шум колес электрички.

— Ты чего закручинился? — спросил дед, называвший себя Ильей Муромцем. Я не ответил. Я заставлял себя не впадать в панику, старался мыслить логически. Ведь если ученые смогли открыть «окно» один раз, то почему бы им не сделать этого снова? А может быть, это окно и сейчас остается открытым? Значит, мне еще можно вернуться! Лишь бы успеть… Но ведь «окно» где-то в воздухе, над землей. А раз так, то надо как можно скорей отремонтировать вертолет или попытаться взлететь даже на неисправном, пока «окно» не захлопнулось.

Но как мне теперь разыскать вертолет в этом дремучем лесу? И как его исправить? Ведь у меня нет даже обыкновенного молотка. Был перочинный нож, да и тот я выронил, испугавшись медведицы. Может быть, мне посодействует этот старик? Но что он, житель десятого века, может сделать с техникой двадцать первого? Нет, назад пути нет. Все кончено… Отчаяние снова сдавило мне сердце. Растерянный, оглушенный тем, что случилось, я сидел, тупо глядя перед собой.

А жизнь вокруг, как ни странно, шла своим чередом. Я слышал, как стучал по стволу дерева дятел, видел, как порхала перед моими глазами обыкновенная бабочка с коричневыми, в крапинку, крыльями. Меня кусали комары, и я машинально отмахивался от них точно так же, как в нашем времени. Но комары эти были древние, почти из тысячелетнего прошлого. И дятел тоже. И сосны, и это небо, в которое еще ни разу не взлетал самолет… Но сосны стояли, дятел стучал, и я сидел рядом со знаменитым богатырем прошлого, а сейчас настоящим, живым Ильей Муромцем. С ума можно сойти!

Мне хотелось кричать от страха, звать на помощь людей, маму. И в то же время я понимал, что кричать бесполезно, что нужно думать и действовать самому, потому что ни мама, ни кто другой мне теперь не помогут. Собрав последние силы, я заставил себя не впадать в панику, не кататься в истерике по земле, а мыслить логически.

Ведь аэромилиционеры и пассажиры теплохода, плывшего по Оке, должны были видеть, как внезапно исчез в воздухе мой вертолетик. Они должны были понять, что случилось, поднять тревогу, сообщить в штаб проведения эксперимента. Меня будут искать, постараются вытащить назад, в наше время. Если, конечно, я не испортил им всю механику, сунувшись куда не следовало.

И тут еще одна малоприятная мысль пришла мне в голову. Кто я такой, чтобы меня спасали? Ведь если посмотреть беспристрастно, то что я собой представляю? Самодовольный, избалованный мальчишка-хвастун. «Эрудит и эстет» в кавычках. Дурак! Ведь слышал, что полеты запрещены. И все-таки полетел, наплевал на всех и всё. И вот результат… А ведь за секунду воссоздания прошлого приходится, вероятно, тратить уйму энергии. На этот эксперимент работала, может быть, вся энергосистема страны, а то и Европы в целом. Меня, обормота, не спасать, а убить мало за то, что я им все дело испортил.

— Может, тебе голову напекло? — участливо спросил Илья Муромец, видя мое состояние. — Или хворь какая напала?

— Нет! — ответил я чуть не плача и совсем, наверное, не вежливо. И тут до меня вдруг дошло, что здесь, в десятом веке, он теперь единственный человек, которого я знаю. Хоть по книгам, но все-таки знаю. Он теперь моя единственная опора, моя надежда. Что я без него в этом диком и страшном мире? Я схватил берестяной ковшик и бегом пустился к ручью. Вода в нем была удивительно чистая. Наклонившись над заводинкой, я увидел в ней осунувшееся лицо с испуганными глазами. Неужели это я? Куда девалось мое великолепное «рафинэ», которое так высоко ценили в нашей школьной компании?

Но мне некогда было рассматривать следы пережитого на своем лице. Я отогнал рукой водяных паучков, напился сам, потом зачерпнул полный ковшик воды для Ильи Ивановича. Поспешно вернувшись на вершину холма и подождав, пока Муромец утолит жажду, я постарался дипломатично узнать, что он собирается делать и куда направляется.

— Долго еще здесь сидеть будем? — спросил я подчеркнуто безразличным тоном.

— А кто его знает? — благодушно ответил богатырь, утирая рукой усы и бороду. — Как люди появятся, так и поедем.

— Какие люди?

— Да все едино. Купчишки, калики перехожие, гусляры. Одним словом — очевидцы.

— Да зачем они нам?

— Очевидцы-то? Без них нельзя. Кто тогда всем расскажет-поведает, как я с драконом бился?

— С драконом? Да где же он, дракон этот?

— А вон туда пролетел! — показал рукой Илья Муромец. — За Черным ручьем в лес опустился. Недалече отсюда. Ей-богу! — добавил он, заметив на моем лице недоверие. — Своими очами видел: червленый весь, сверху у него вроде как крылья стрекозиные, прозрачные, и на хвосте что-то крутится. А рык его такой, что ажно деревья гнулись. А внутри у него — человек проглоченный.