Шрифт:
– За то, что мы – вместе! – произнёс Дужкин…
– Между первой и второй… Олечка, давай фужер, – Новиков налил себе ещё.
– Ой, не надо! Водки мне хватит, – испуганно проговорила девушка.
– Тогда – пива? – будто обрадовавшись отказу, легко согласился Дужкин.
– Ну, да-авай, – тут же сдалась она.
Новиков долго возился под столом с открывалкой, настолько долго, что гостья насторожилась.
– Ой, какой салат вкусны-ый! – воскликнул сидящий слева Алексеев. – Олечка, ты – сокровище!
Она взглянула с гордостью и благодарностью одновременно. Дужкин протянул ей стакан, полный несколько бледноватого пива.
– За тебя, Олечка! Хорошо, что ты есть на свете! – проникновенно продекламировал Алексеев.
– Надо б ещё, а то ветчина пoсуху не ходит, – пробормотал Дужкин минут через пять.
– Мне хватит, – она затянула старую песню.
– Раззе тты… не хошь выпить… ить, шоб нам ишшо вместя ссбрацца? – это сказал Новиков.
– Надо, надо, – хором заговорили остальные.
И снова полный весьма светлого пива стакан смотрел на Олечку. Ничего не поделать.
Ещё минут через пять Дужкин, кряхтя и пошатываясь, неуверенно встал.
– О-леч-чка! Злот-це! Я тож хчу выпить за тя! А то шо – эти за ття пили, а я – нет. Негодисца…
Новиков тем временем опять налил ей до краёв, она схватила стакан с готовностью, забыв для порядку поломаться.
Затем все четверо энергично налегли на закуску. Ещё через пять минут Дужкин открыл вторую бутылку водки и наполнил все бокалы на треть.
– Олечка, твой ответный тост, – Новиков хотел поаплодировать, но не смог попасть ладонью по ладони.
Она встала и вдруг резко потеряла равновесие. Шикарный нос клюнул бы прямо в опустевшую сковородку, не подставь Алексеев в нужный момент свои ладони.
– О-ой! – произнесла девушка испуганно. – Шо ж вы со мной сделали-то?! Ма-амочка!
– Верно! Пьём за то, шо мы сделали сёдня с нашей любимой Олечкой, – перебил Алексеев. – А ты тож пей, солнышк! Теперь-то какая разница?!
Ещё через полчаса лишь воспоминания остались и от водки, и от пива, и от закуски, и от целой пачки сигарет. Шевчук в магнитофоне затих. Алексеев нетвёрдой рукой вставил новую кассету. Воцарилась тишина.
– Чё ж он молчит? – спросила девушка, с трудом держа голову.
– А, наэрно, касет пустай. Над ваще ыключить ео на фих, – Алексеевская рука едва нащупала клавиатуру и шлёпнула по первой попавшейся кнопке…
– Лёш, курить пойдём? – позвал его Дужкин.
– Да здесь давайте! Чё тащиться в такую даль? – воскликнула Олечка, толкнув уперевшегося лбом в стол Новикова. Последний тяжело рухнул на койку.
– А ты с нами не подышишь, солнышко? – спросил Алексеев.
– Алёш, мне хватит.
– Тогда я выйду: не могу курить в присутствии девушки.
– Смотри, Олечка, хорошо себя веди, – добавил Дужкин, уходя.
4.
Это в целом симпатичное лицо нынче сделалось ещё пленительнее: затуманенный взгляд чуть раскосевших очей хранил интригующую таинственность, а о такой аристократической бледноте кожи красавицам начала XIX века и мечтать не приходилось. Лишь великолепный нос после вчерашней попойки не претерпел никаких изменений. Мысли – тоже, что, впрочем, неудивительно.
– Ты, конечно, опять не помнишь, чего мне наговорил? – обречённо начала она.
Новиков пластом лежал на своей койке, Олечка сидела у изголовья. Дужкин с Алексеевым уже десять минут курили в коридоре.
– А вот и нет, Олечка, сегодня-то я как раз всё помню, – ласково отозвался Новиков. – Сама-то ты ни о чём не забыла?
– Значит, это – правда: теперь мы всегда будем вместе? – не слыша его, победно воскликнула она.
– Вместе, Олечка, вместе. Куда ж я без тебя? – участливо проговорил он, приподнимаясь.
Девушка собралась утопить его в объятиях, но Новиков перебил её:
– Погоди минутку, солнышко, я хоть магнитофончик включу.
– Да здесь давайте! Чё тащиться в такую даль? – запел хитроумный прибор чьим-то до боли знакомым голосом, и сам же себе ответил:
– А ты с нами не подышишь, солнышко?
– Алёш, мне хватит.
– Тогда я выйду: не могу курить в присутствии девушки.
– Смотри, Олечка, хорошо себя веди…
Магнитофон щёлкнул замком, хлопнул дверью, затем издал звук неясного происхождения и снова заговорил – тихо, но вполне отчётливо: