Гур принес ему охапку травы и осиновых веток. Лось поднял голову, но тяжесть небывалых по размеру рогов вновь пригнула ослабевшую шею. Тяжкий, горестный вздох вырвался из груди зверя.

Он так и умер, тот лось, одинокий и гордый, не приняв пищи из рук человека…

Подняв топор, Гур бережно положил его на ствол дерева, медленно поднялся, нетвердыми, трудно дающимися шагами пошел в тот самый, высокий уже сосняк собирать сухие сучья. Не одолеть ему сегодня поваленное дерево, придется опять отложить главную работу. Сколько сил, сколько времени уходит впустую! Но без пищи, без дров, без воды не прожить.

Вздув в очаге огонь, Гур опять сел передохнуть. Надо было еще сходить к яме со снегом, где хранилась тушка попавшего в силок зайца, потом за водой к колодцу. За водой ходить особенно трудно: под гору надо идти, к болоту.

Время убегало, как сухой песок сквозь пальцы, а главное дело его жизни все еще не было сделано. Железо, найденное им на этом болоте, никак не хотело быть упругим и твердым. Тот восточный мудрец, у которого он, бежав с галеры, долго работал подручным, так и не раскрыл свой секрет. Многое перенял у него Гур, многому научился тайком, по догадке, но главного секрета так и не узнал. Что надо сделать, чтобы не тупились лезвия откованных из железа топоров и мечей? Чего только не делал Гур, каких только способов не перепробовал, тайна железа не раскрывалась. А ведь оно, добытое Гуром железо, совсем такое же, как и у чернобородого, с гладким безволосым черепом Шурбанипала. Может, и в самом деле знал тот тайное слово? Может, напрасно Гур пробует вот уже многие годы разные способы ковки, окунает раскаленное железо то в кровь, то в сало, то в воду? Кажется, нащупал он то, что искал, близко уже к тайне добрался. Топоры его, Гура, работы рубят лучше, чем кафские. Но с теми мечами и топорами, которые делал Шурбанипал, им не сравниться.

А время уходит. И силы уходят. И некому передать то, что сумел постичь за долгие годы труда, лишений и одиночества. Думалось раньше: открою тайну железа, вернусь к людям, покажу, научу, передам все, что узнал. Пусть родное племя станет могучим и сильным. Не вышло… Люди своего же племени сторонились его. Ушел мальчишкой, вернулся из чужих земель почти стариком. Бродил по лесам, но добычи не приносил. Землю копал в разных местах, в печах ее жег… Вот и попал в колдуны! И хотя многих родичей от болезней избавил, считали его не добрым, а злым колдуном: жил неведомо где и делал неведомо что.

Гур усмехнулся, встал с высокого, им самим придуманного деревянного ложа, устланного мягкими шкурами, и, взяв большой глиняный кувшин, направился за водой. Спустившись к колодцу, он чуть не вскрикнул от неожиданности: на воткнутом в снег шесте висела выпотрошенная тушка зайца. Сначала Гур подумал, что это он сам приготовил зайца и забыл про него. Ему уже случалось забывать то, что делал он накануне. Но его заяц в ледяной яме лежал нетронутым. На шесте висел второй, не им добытый, не им ободранный заяц. И тогда Гур испугался. Первым его движением было повернуться и бежать назад, в жилище. Он отвык от людей да и не любил их, хотя раз в год приходил в селения ивичей, чтобы обменять изделия из железа на хлеб и одежду. Но здесь, на бугре среди болота, никто, кроме него, еще не бывал.

Как в молодости, Гур быстро, настороженно осмотрелся вокруг. Нет, тишина и покой над заснеженным болотом. И дорожка следов по нему. Взгляд Гура погас, плечи согнулись. «Кто-то принес мне охапку травы и осиновых веток!» — подумал он горько.

— Но я еще не так слаб, как тот лось! — сказал он вслух, чтобы ободрить себя. Он привык говорить сам с собой за долгие годы одиночества. Взяв зайца и почему-то повеселев, Гур направился к своему жилищу.

…Через день на шесте появилась пара ощипанных и выпотрошенных тетеревов. Прошли день, ночь и еще одна ночь, и Гур нашел у колодца уже не глухарей, а целую тушу молодого лося. Туша была подвешена и разделана по всем правилам охотничьего искусства. Человек, принесший ее, хорошо знал свое дело. А что это был один человек, Гур без труда распознал по следам. Почти до вечера пришлось ему провозиться, заготовляя впрок принесенное мясо. Зато наутро Гур без забот мог вернуться к любимому делу. Нажимая ногой на палку, прилаженную к козьей шкуре, он раздул огонь в каменном очаге, засыпал в него крупный березовый уголь. Дон, дон, дон!.. — застучал молоток по небольшой наковальне.

Работая, Гур всегда открывал двери, чтобы легче дышалось возле огня. И он сразу почувствовал, что в открытых дверях жилища кто-то стоит, загораживая собой свет. Не оборачиваясь и продолжая стучать молотком по раскаленной пластинке железа, спокойным голосом Гур произнес:

— Не надо больше приносить мяса. Принеси воды.

Человек бесшумно исчез. «Он молод, — подумал Гур, — потому что двигается быстро. Он понимает наш язык, значит, он из нашего или близкого к нам племени. Он силен, потому что один издалека принес тушу лося. Он боится меня, потому что пришел не сразу, а сначала задабривал подарками. Я ему нужен, потому что он охотно побежал выполнять мое приказание».

Свет в дверях снова загородила тень. Гур повернулся. Перед ним стоял высокий парень с чуть пробивающейся курчавой бородкой, с длинными светлыми волосами, в кожаных кафских штанах и кафской же длинной куртке. Взгляд у него был открытый и чуть-чуть напуганный. «В первый раз меня видит, а побаивается! — подумал Гур. — Значит, слышал обо мне, знает, что к колдуну пришел». Он перестал раздувать угли, бросил раскаленную железку на земляной пол жилища, положил клещи на наковальню. Заметив, с каким интересом парень следит за каждым его движением, Гур усмехнулся в дремучую бороду: «Глаз у парня живой, цепкий, понятливый. Надо его к себе приручить».

— Садись! — показал на врытую в землю чурку и сам сел на такую же, стоявшую немного поодаль. «Нет, не ивич он. И не каф, — думал Гур, разглядывая парня. — Урсул? Нет, скорее, пожалуй, вен. В лесу давно живет, одежда во многих местах порвана, но зашита. Женской рукой зашита». — Почему жену с собой не привел?

У парня удивленно вскинулись брови. «Угадал, значит!» — усмехнулся в бороду Гур.

— Сейчас приведу! — кинулся к выходу парень.

— Постой. Завтра ее приведешь. Чего на ночь глядя идти? Путь не близкий…