На полу, лицом вниз, лежала Фостина Крайль. Она, вероятно, здесь и упала, когда пыталась заглянуть в дальнюю комнату. На ней было ее неизменное наглухо застегнутое голубое пальто, а шляпка валялась рядом.

Левая рука, подтянутая к самому плечу, была в кожаной перчатке. Правая лежала на голове, словно она хотела отразить удар. На ней не было перчатки. Она лежала рядом с раскрытой сумочкой, из которой вывалились на пол пудра, помада и кошелек. На одежде не было никаких следов дождя или пятен крови. Даже чулки и подошвы туфель были чистыми и сухими.

Лицо закрывали ее прекрасные светлые волосы.

Гизела опустилась перед ней на колени.

— Фостина! Тебе больно? Я ударила тебя бампером?

Трясущимися руками она никак не могла отыскать пульс на уже холодной руке. Но это еще ничего не значило. Во время войны, когда она училась на курсах медсестер, она не могла часто найти и свой собственный.

Мягким движением руки она убрала волосы с ее лица. Оно было таким же бледным, ненакрашенные губы раскрыты. Больше всего напугали Гизелу ее глаза. Она лежала с открытыми веками, с сильно расширившимися зрачками, которые глядели в пустоту. Когда Гизела повернула ее голову к свету, веки не шелохнулись, зрачки не сократились. Она поняла, что Фостина мертва. Но на ее теле не было ни синяков, ни ран. На одежде не было ни отметины от пули, ни следов ножа. Не было заметно ни капельки крови.

Гизела вскочила на ноги и нажала на кнопку выключателя. Но свет не загорелся. Она посмотрела вверх, на потолок, а затем снова на выключатель. Его рычажок нужно было двигать либо вверх, либо вниз. Теперь он находился в нижнем положении, где стояли три буквы — ВКЛ. Но свет тем не менее не горел.

Она медленно обвела взглядом всю комнату, словно пытаясь задать вопрос этим стенам, которые, конечно, были свидетелями того, что здесь совсем недавно произошло. Лампа в холле продолжала гореть, и свет от нее, просачиваясь через арку, падал на бело-зеленые обои и мебель, обитую розовым штофом. Отсюда она отлично слышала, как разбиваются океанские волны о берег, и больше ничего, даже биения собственного сердца, которое, вероятно, в эту минуту чуть не выскакивало из груди. Гизела была почти уверена, что одна во всем доме, хотя, конечно, она не могла целиком поручиться за это.

Увидев на столике в холле телефон, она подбежала к нему.

Светящиеся стрелки часов на шифоньере показывали 2.57, когда на столике рядом с кроватью Базила зазвонил телефон. За окнами еще было темно, но в воздухе уже ощущалась предрассветная свежесть. Еще не совсем очнувшись ото сна, он потянулся за трубкой:

— Алло?

— Базил?

Низкий дрожащий голос окончательно пробудил его, словно его окатили холодной водой.

— Гизела? Ты где?

— В Нью-Джерси. В Брайтси. Произошло нечто ужасное…

— Что такое? — Впрочем, ему и не нужно было задавать этот вопрос, — все и без того было ясно. Только одно обстоятельство могло заставить ее позвонить в столь ранний час. Ее голос казался каким-то далеким, нереальным. Взяв себя в руки она спокойно сообщила:

— Фостина умерла.

— А что ты там делаешь?

— Видишь ли, когда мы с тобой расстались, у меня оказалась в запасе куча времени. Я вспомнила, что Фостина просила приехать к ней в любое время. И я решила выполнить ее просьбу. Когда я приехала сюда, она уже была мертва. Сердечный приступ. Я тут же вызвала полицию, но стражи порядка, судя по всему, сильно сомневаются в моей искренности. Они вели себя со мной довольно грубо, но все же позволили позвонить тебе.

— Кто занимается случившимся? Полиция штата?

— Да, некий лейтенант Сиерс.

— Передай ему трубку. Я немедленно выезжаю в Брайтси. Не нервничай и не отвечай ни на какие вопросы до моего приезда. Где тебя искать?

— В коттедже Фостины… Базил, я… передаю трубку лейтенанту Сиерсу.

Голос в трубке отличался грубостью и резким тоном.

— Послушайте, все произошло в штате Нью-Джерси, а не в Нью-Йорке, — вам ясно? Эта леди утверждает, что вы ее приятель, и что вы намерены привезти сюда адвоката. О'кей! Я не могу позволить ей пользоваться телефоном. К тому же окружной прокурор Нью-Йорка не имеет к нам никакого отношения.

Базилу все стало ясно. Он старался быть как можно более вежливым и тактичным. Но, повесив трубку, он понял, что такт — это еще далеко не все. Он включил лампу над кроватью и набрал номер домашнего телефона своего старого приятеля, помощника главного инспектора нью-йоркской полиции Фойла.

Инспектор спросонья ответил ему упреком:

— Послушайте, когда наконец вы, голуби, позволите мне поспать хотя бы минут десять! Что вам всем, черт возьми, нужно от меня в такое время?

Но голос Базила и упоминание имени Гизелы его тут же отрезвили. Он знал их обоих давно.

— Простите, доктор. Я думал, что это кто-то из управления. Они еще время от времени позванивают старику, когда им там приспичит. С этим Нью-Джерси возникнет наверняка куча трудностей. Эти ребята из полиции штата как-то странно толкуют границы своей юрисдикции. Но я позвоню начальнику полиции штата, своему приятелю, и он вызовет к себе Сиерса. Чем еще могу помочь?

— В Нью-Йорке есть адвокат по имени Септимус Уоткинс.

— Конечно, конечно. Но там еще есть и Статуя Свободы. Я их обоих знаю с детства.