Был без сознания. Ничего не видел и не слышал. Когда пришёл в себя на полу корчился священник, а рядом лежали два растерзанных, окровавленных, трупа. Это были два следователя с дубовыми палками в руках. Судя по состоянию их тел, смерть их была ужасной. Сидевший за столом начальник следственного отдела областного НКВД выглядел не лучше.

Глаза вылезли из глазниц черепа. Они висели на глазном нерве. Синее вздутое лицо. Это тоже был труп с искаженными чертами лица. Дикий ужас застыл на том, что когда-то было лицом человека. Это было не объяснимо. Но это зрелище вселяло животный страх в смотревших на всё людей. Других свидетелей не было.

В бешенстве начальник областного НКВД, приказал бросить священника в карцер не кормить и не давать воды. Запретил оказывать медицинскую помощь. Это было утром. Кровавые допросы обычно проводились ночью до полудня. А днём в обед начальник областного НКВД умер. Подавился кусочком хлеба. Умер от удушья. Так определил его смерть врач. Желающих проверять этот диагноз не нашлось. Это было последней каплей. Каплей переполнившей чашу попыток разделаться со священником.

Заместитель начальника НКВД занял кабинет своего предшественника. Выводы сделал. Он приказал оказать медицинскую помощь священнику. Положить его в тюремную больницу. Подлечить и отправить с ближайшим этапом на зону. Как можно дальше. Так и сделали.

Разбитые суставы было не восстановить. Его подлечили и отправили на далёкую зону. Но слухи обо всём, что случилось с расстрельной командой. И другими мучителями священника помчался по этапам. Опережая его.

Правдива эта история или просто вымысел? Не знает никто. Свидетелей тех событий нет. Но среди заключённых и среди лагерной администрации в правдивость и подлинность этой истории верят все. Об этом не говорят. Но проверять? Никто не решается. Смерть в страшных мучениях не прельщает никого.

В разных зонах огромной страны СССР знают о нём. Если случается несчастье или в муках умирает заключённый, появляется он. Его видят и слышат все. Единственное, что я не знаю? Для всех ли его облик единый или каждый видит своё?

Ты мне ничего не говори! И об этом не спрашивай. Это не принято. Но на этой зоне я уже семь лет и видел его, пять раз. А заговорил он со мной впервые. Даже думать не хочу к чему это?

Живой человек он или плод воображения? Не знаю! Дотронуться до него, никто никогда не пытался. Но видел сам! Рвущиеся из рук конвоиров собаки после его взгляда поджимали хвосты. Умолкали. Жались к ногам своих хозяев. Отсюда и сделал вывод. Животные его тоже видят.

Ещё рассказывают такой случай. На одной из делянок валили лес. Всё было как обычно. Пока упавшая сосна не разрушила берлогу медведя. Что такое разбуженный в период зимней спячки медведь? Говорить не буду. В наших местах ты не новичок. Сам знаешь. И вот огромный медведь бросился на людей. Кто смог тот сбежал. Залез на дерево.

Но пятеро зеков и молодой солдат-конвойный оказались в углу. Возле срубленных стволов деревьев. От испуга зеки забыли о топорах. Солдат забыл об автомате. Ты можешь понять их. Медведь уже подбежал к ним. Он ревел от ярости. Выхода не было. Эти несчастные просто закрыли глаза. Приготовились к смерти. Страшной и ужасной смерти от разъярённого зверя. Кто успел удрать, смотрели на происходящее с бессильной обречённостью. Они и видели дальнейшее. Перед разъярённым зверем возникла фигура в чёрной сутане с неподвижными руками. Зверь резко остановился. Потом взвыл и бросился прочь вглубь леса. Обречённые люди открыли глаза последними и ничего не видели. Они не понимающими взглядами обводили подходящих товарищей и приставали к ним с вопросами. Ответов так и не услышали. Только один старый заключённый отвернулся и пробормотал:

— Молитесь! Святой уподобил вас!

Вот и всё, что могу рассказать тебе об этом…

Глеб замолчал и отвернулся. Я ещё долго задумчиво посматривал в угол барака. Заключённые потеснились. Там в пустом углу горела одинокая свечка. В её слабом свете были смутно различимы две человеческие фигуры. Одна была фигурой сидевшего на нарах рядом с телом умирающего человека в чёрной сутане. Вторая фигура это был стоящий на коленях Фрол. Он вдохновлено и искренне молился. Сон смежил мои веки. Я уснул.

Утром проснулся и сразу посмотрел в угол. Свечка уже догорела. Слабый свет рассвета позволял увидеть молящегося Фрола. Он был один. Вторая фигура исчезла. Растворилась в ушедшей ночи.

Хоронили умершего заключённого всем бараком. Я стоял за спиной Глеба и смотрел на свежий холмик земли. На нём Фрол устанавливал крест из двух жердей. Потом все разошлись. И потекли обычные дни. Жизни заключённых. Так и прошло полтора года.

Ночью какое-то дуновение ветерка, движение воздуха разбудило меня. Открыл глаза и осмотрелся. Сразу увидел свечу горящую в изголовье кровати Глеба. На койке сидела знакомая фигура в чёрной из лоскутов сутане и скуфье. Я шевельнулся. Знакомый взгляд бездонных синих глаз на светящемся лице поглотил меня. И я услышал голос:

— Его душа обрела покой! Он ушёл с миром! Бог простил ему все его грехи!

В этот момент и отключился. Проснулся уже утром. Ощутил, что кто-то трясёт меня за плечо. Это был "Лях". Один из наших.

— Проснись! Глеб умер!

В его голосе были страх и паника. Я спокойно встал и посмотрел на него:

— Знаю! Глеба "Астраханского" проводил в последний путь сам "Святой" отец! Я видел! Мир его душе!

Все молчали и смотрели на меня. Даже молившийся Фрол прервал свою молитву и посмотрел на меня. Потом осенил себя крестом и с посветлевшим лицом вернулся к молитве.