Во время похорон — третьих в этот день!.. — майор Ортнер подумал, сколь гнетуще, должно быть, они действуют на солдат. Но вариантов не было: жара, тела начинают разлагаться уже через несколько часов; в другое время и в другом месте они бы так и остались лежать, распухая на глазах, с каждым дуновением ветра напоминая о себе приторным зловонием… и как подумаешь, оказавшись во время атаки рядом, что и тебе, быть может, суждено вот так же гнить с выклеванными глазами… и в то же время, если знаешь, что и после твоей смерти тебя не бросят, как падаль, что кто-то о тебе позаботится, а может быть даже и погорюет… Мысли путались. Меня несет, как щепку течением, думал майор Ортнер. Я поставлен в обстоятельства, в которых от меня зависит так мало! И делаю — что могу…

Потом он получил связь, и буквально через минуту на него вышли господин генерал. Господин генерал не ждали никаких отрадных вестей, но и не позвонить не могли. Разговор получился сдержанный, фразы складывались из общих слов. Паузы между фразами, даже между словами, были дольше обычных, но в этих паузах не было ничего, кроме пустоты. Майор Ортнер понимал, что господин генерал прислушиваются не к его словам, а к интонации: им нужно было понять, действительно ли этот майор убежден в успехе, нет ли в его голосе ноток растерянности. Таким ноткам не с чего было взяться, для них не было струн. Была усталость, ну да это понятно; должно быть — слышалось и упорство. Но специально майор Ортнер ничего не делал со своим голосом, — не было нужды.

В этот день была еще одна бесплодная атака. В ней не было смысла — для нее ничего новенького майор Ортнер придумать не смог. Устал. Устал от жары, от раны, от напряжения. Еще днем были силы контролировать себя, расслабляться, а потом — вдруг — тело наполнилось тяжестью, налилось ею до краев, так что если бы в глубине и засветилось нечто, оно бы там и погасло, не имея сил всплыть, чтобы сознание смогло слепить из этого света мысль. Но от майора Ортнера ждали, что он будет снова и снова атаковать. Получите.

Под вечер прибыли две свежие роты. Прибыла санчасть с двумя хирургами (первым делом они снова прочистили рану майора Ортнера, после чего ему стало объективно легче). Прибыла команда комендоров с офицером — на батарею гауптмана Клюге. Прибыла батарея тяжелых гаубиц, чтобы поддерживать атаки огнем из-за соседнего холма. Команда снайперов. Огнеметчики. Боеприпасов навезли столько, что об экономии можно было не думать. С наступлением темноты майор Ортнер направил своих солдат в траншею: копать, пока траншея не станет удобной и безопасной. Уцелевших комендоров и новую команду отправил закапываться с пушками на той позиции, которую выбрал Клюге. «Чтобы только стволы торчали…» Около полуночи позвонили господин генерал:

— Вы готовите ночную атаку?

— Нет, господин генерал.

— Чего так, Ортнер? Мы должны испытать любую возможность.

— Мне представляется, господин генерал, что эта идея…

— Не дерзите, Ортнер, — перебили господин генерал. Для вас — сейчас — не должно быть различия: день или ночь. Более того: ночь — ваша союзница. Их снайперы — уже не в счет. И если вы навалитесь — вдруг — сразу всем батальоном…

— Без артподготовки? — тупо спросил майор Ортнер.

— Я же сказал: вдруг.

Тоска была такая… Ведь только что майор Ортнер чувствовал лишь усталость, она словно крышка закрывала его душу, но господин генерал умудрились эту крышку приоткрыть… нет — расколоть, и из пролома хлынуло черное и вязкое. Вот что, оказывается, там вызревало, а ты думал, что после этого дня там все выгорело, пустота, и только мысли, беспомощные, как полуденный ветерок, шевелят пепел.

— …Вы меня слышите, майор?

— Так точно, господин генерал. Через час мы атакуем…

Каждой роте он выделил сектор, каждая должна была атаковать тремя-четырьмя цепями. Первую сотню метров пройти с максимальной осторожностью, тишайше, потом — ползти. Не важно, сколько времени займет такой подъем, главное — проползти как можно выше, если повезет — до самой вершины. Командиру батареи, заменившему Клюге, приказал быть готовым к стрельбе. «Ваших людей пулеметчики не смогут разглядеть, а вам бить прямой наводкой по вспышкам пулемета — проще не бывает…» Майор Ортнер старался не загадывать, вообще не думать — как оно получится. Вот если бы он умел молиться — он бы молился.

Солдаты ушли. Помогали друг другу выбираться из траншеи — и за бруствером сразу растворялись во мраке. Когда выбрались последние, майор Ортнер закрыл глаза и привалился спиной к задней стенке траншеи. Не ждал, не слушал. Он стал частью этой ночи. Запах вскрытой земли, сберегавшийся в ней веками, а возможно и тысячелетиями, втекал в него через поры кожи, какая-то ночная птица напоминала ему, что он покуда жив, во рту был вкус свежескошенной травы. Какое это счастье — быть! просто быть…

Треск ракеты распорол брюхо ночи. Оказывается, ракеты у русских есть. Мрак предыдущих часов означал одно: русские не боялись.