— А чего ж именно тебя послали… вот такого?

— Та я ж денщик!

— По-нашему — жополиз, — сказал Ромка.

— Ты мэнэ не чипай, — сказал ему Чапа, — бо наступного разу за такi слова морду лыця начищу.

— Неужто сможешь? — развеселился Ромка.

— Может — и не зможу. Но постараюсь.

Сейчас они совсем, как два щенка, подумал Тимофей. Обнюхиваются, чтобы понять, у кого какая будет роль. Ромка никому не уступит первый номер, а Чапа — сразу видать — никогда первым номером и не был. Но и вторым… Как-то трудно его представить вторым. Может — он вообще штучный, только не хочет, чтоб об этом узнали?..

— Когда ел последний раз? — спросил Тимофей.

— Та вже й не памьятаю, — соврал Чапа.

— А в танках искал?

— Та хто ж еду оставит? — искренне удивился вопросу Чапа. — Та ще й на войне…

История его была простая.

Конечно — про самогон он соврал. С самогоном была на самом деле такая история, ну, не совсем такая, попроще и покороче. И случилось это не с ним, и еще до войны. Позже, в хорошей компании, чтобы потешить публику, Чапа развил банальную информацию до байки, оснастив свой рассказ натуралистическими деталями. Сейчас детали не понадобились, сейчас нужен был ответ простой и достоверный. Ответил — и закрыл тему. А если бы стал рассказывать, что с ним случилось на самом деле…

Служил он в стрелковом полку вестовым командира роты. Каким он был вестовым — не суть важно; чувство юмора и здравый смысл делали его жизнь в казарме вполне сносной; хотя из-за своего простодушия он то и дело попадал в истории. Последняя случилась в первый же день войны. Естественно, пострадавшим оказался его лейтенант. Выяснилось это не сразу, когда полк подняли ночью по тревоге, а несколько погодя, когда после десятичасового непрерывного марша полк одолел чуть ли не полсотни километров, вышел на исходный рубеж и стал окапываться. Только тут подоспел лейтенант, догнал-таки свою роту, и в первую же минуту обнаружил Чапину оплошность.

Этот лейтенант был личностью своеобразной, вернее — позволял себе быть таковым. Когда-то, еще в начале службы в полку, ему случилось отличиться неким оригинальным способом, каким именно, впрочем, никто уже не помнил, но репутация сохранилась. Даже командир полка и начштаба, когда речь заходила о лейтенанте, всегда говорили: «Ах, это тот, который… ну как же, помню, помню…», — следовательно, ко всему прочему создавалось впечатление, что лейтенант на виду. И он позволял себе время от времени высказываться смело и нелицеприятно, чем еще больше укреплял свою репутацию командира неординарного. А «раз человек такой — какой с него спрос?» — и ему зачастую сходило с рук то, за что крепко пострадали бы иные.

В ночь начала войны лейтенант пропадал невесть где. У него был очередной бурный роман в заречном селе, с кем именно роман — не знал никто из приятелей, тем более — Чапа. Ему лейтенант наказал раз и навсегда: «Ты не знаешь, куда я иду, — внял? Ты не знаешь имен моих барышень, — внял? А если прознаешь случайно — тут же забудь от греха подальше…» Это случилось после того, как Чапа, дважды подряд, проявив недюжинное упорство и смекалку, находил лейтенанта посреди ночи — естественно, по делам службы. С тех пор лейтенант и темнил.

На этот раз судьба грозила лейтенанту немалыми карами. Диапазон был широк: от серьезной взбучки — и до штрафбата. В любом случае его репутации — а значит и карьере — предстояло понести невосполнимый ущерб. Весь строй жизни ломался! Честолюбивые мечты… о них можно забыть. Жизнь потеряла краски, стала серой. Догоняя свой полк, лейтенант так измучился мрачными мыслями, что, наконец оказавшись в траншее, которую копали его красноармейцы, понял, что явиться с докладом к командиру батальона пока не в силах. Вот почему очередное событие, которое в другое время он воспринял бы, как досадную неприятность, — стало для него ударом в сердце.

Дело в том, что лейтенант был страстным коллекционером. Как сказал бы философ, он был человеком, который духовную нищету компенсирует искусственным интересом. Когда мы из конкретных предметов (обратите внимание: созданных другими) складываем некую целостность, — у нас возникает иллюзия творчества, жизнь наполняется смыслом (меркантильный интерес мы здесь не рассматриваем). Потому коллекционирование очень приятно. Доступно каждому. И решает самую главную проблему: заполняет в душе (пусть и фиктивно) пустоту, с которой жить невозможно. Правда, есть и другие, более радикальные способы борьбы с пустотой души. Например — пьянство и наркота. Они выручают многих. Но ведь не в армии! Тем более — если в мечтах примеряешься к маршальским звездам. Успешные романы с барышнями неплохо служат самоутверждению, но пустоту ими не заполнишь. Вернее, пока роман пылает — за его пламенем не видишь пустоты, но едва он погас… какой смысл вспоминать пепел? Значит, даже памятью о нем не прикроешь пустоты в душе…

Лейтенант коллекционировал опасные бритвы.

Как выше было сказано, коллекционером он был страстным, поэтому, едва объявившись на позиции, первым делом пожелал узнать, где коробка с его коллекцией.

— Ваше лiчное оружие, шинель и смена белья в ротной линейке, товарыш лейтенант, — доложил Чапа.

Он не специально оставил в казарме коробку с бритвами. Забыл. Просто забыл. Да если б и не забыл, — чего ради он должен был ее прихватывать? Ну — подняли ночью по тревоге. Не впервой. Уж столько их было — этих ночных учебных марш-бросков; разве хоть раз заходила речь, чтобы забирать с собой все личные вещи? Это уж потом, когда копали траншею, прослышали, да и то не наверное, что война.