Темно.

Темно и глухо.

Тимофей потряс головой. Никакого толку. Потряс еще, жестче, — и вдруг перед глазами замелькали просветы, обрывки изображения, как в кинотеатре, когда рвется лента. Обрывки возникали и исчезали стремительно — то нискось, то перевернутые; потом так же вдруг изображение стало полноформатным. Тимофея качнуло раз, другой (нет, это качалась голова). Он придержал голову… Слава богу.

Вот Страшных. Сидит на полу, мотает головой и смеется. Залогин удержался на ногах (волна прибила его спиной к снарядному подъемнику, да так, что и отлепиться не может), обнимает очередной бронебойный; рот открыт, глаза вытаращены… Сейчас оклемается. И только Чапа сидит, как ни в чем не бывало, прижался глазом к дальномеру, колдует с наводкой, шлепает губами — разговаривает с собой…

Где ж эти чертовы наушники?

Тимофей повел взглядом по стене. Да вот же! — висят там, где и висели, где ты их и видел — сразу за стереотрубой. Рядом с пушкой, чтобы далеко за ними не бегать и не искать…

Тимофей дотянулся, взял три пары; одну нахлобучил себе, две отдал ребятам; и только тогда поглядел на шоссе — как дела.

Головной танк катил, словно ничего не случилось. Еще метров двадцать — и он в мертвой зоне. Выходит, Чапа все же умудрился промазать… Куда же он угодил?

Тимофей не успел расстроиться — только теперь (последствие удара по мозгам) обратил внимание, что движется один головной танк, а колонна остановилась. Она сжималась, как гармоника; танки, не успевшие затормозить, располагались елочкой.

Так куда же попал Чапа?

Тимофей смотрел, смотрел — и вдруг заметил на втором танке (теперь он был головным) маленькие язычки пламени. Заметил только потому, что зрение имел отменное. Да и то — по отсветам в тени танковой башни. Огонь стлался по броне, смазывая, размывая ее очертания: открытую амбразуру механика-водителя, пулемет, передние траки; затем эта размытость распространилась и на освещенный солнцем борт. Танк таял, таял в бесцветном пламени — и вдруг (словно в нем дырочку открыли) из него повалил густой жирный дым.

Чапа, оторвавшись от дальномера, глядел на дым изумленно. Это он — Чапа — смог!.. подбил танк!.. Это я его подбил! Я!..

Где взять силы, чтобы пережить такое счастье? Где взять такую душу, чтобы это счастье вместить?.. Впрочем, в Чапиной душе можно было не сомневаться.

Тимофей сдвинул Чапины наушники:

— С почином, дорогой…

Чапа поглядел на Тимофея счастливыми глазами и перекрестился.

— Дай-то Бог, товарышу командыр, дай-то Бог…

— Куда ты в него?

— Тю! А я знаю? Я ж в першого вцiляв…

Тут у них за спинами — в два голоса — рявкнуло «ура!». Залогин и Страшных хохотали и тузили друг друга. Это же надо! — смогли подбить танк. Смогли! Значит — и еще сможем!..

Сколь мало нужно для счастья!

Или подбитый танк — это очень много?

— Как сказал бы мой тренер: ремонту не подлежит. — Ромка вдруг сообразил, что может поддеть Залогина, и ткнул в него пальцем. — Вот ты арифметикой увлекаешься, считаешь каждого фашиста, а настоящие-то герои с первого снаряда!..

Чувство было таким огромным, что вытеснило все слова и привычные эмоции. Ромка опять счастливо засмеялся и, чтобы разрядиться, стукнул кулаком по казеннику пушки.

— А як ты думаешь, Рома, — Чапа наслаждался переживанием своего успеха, — колы б мы булы не самi, а з усiма, з Червоною Армiею, — менi б за цей танк далы б медаль?

— Подбей еще одного — и я тебя представлю к ордену!

— Может быть — поработаем?..

Это Тимофей. Он с ними — и все-таки в стороне. Такая у него роль.

Все еще золотое, все еще чистое и ясное предвечерье лилось долиной, и даже дым не мог его замутить. Пока не мог.

Чавкнул затвор, гильза тяжело звякнула по полу и, дребезжа, покатилась по дуге. Еще раз: чавк. Орудие к бою готово.

Между тем остановился и головной танк. Знай немцы, что они уже в мертвой зоне, они б там и остались, но… Инстинкт! Если вдруг возникла опасность, первое желание — прижаться к своим. И танк попятился. Он поднял пушку, навел ее на вершину холма, но пока не стрелял; должно быть, солнце отсвечивало так, что амбразура дота была не видна. Танк отползал медленно. В этом движении не было страха — только предосторожность. Его батальон уже разворачивался, готовясь к бою: несколько танков рассредоточились влево от шоссе, несколько — вправо, и этому танку надлежало занять свое место в боевых порядках. Остальные остались на дороге, ждали, когда передовой батальон сметет преграду и расчистит путь для дальнейшего движения согласно приказу.

— В якую штуку лупить? — спросил Чапа.

— Который пятится — того и бей.

— Не-а. Не можу. Вiн ач, який верткий, — пожаловался Чапа. — Токечки, думаю, гоп, а вiн уже драла дав.

— А ты с опережением попробуй, — посоветовал Ромка.

— Дуже ты розумный! — огрызнулся Чапа. — Може, сам покажешь, як отое роблять?

— Ладно вам, — сказал Тимофей. — А по горящему попадешь еще раз?

— Спробую.