Командос, чьи глаза были видны лишь из-под корки пыли и пота, с пистолетами-пулеметами Томпсона, висящими за их спинами, помогли мне спрыгнуть с самолета и смеялись, когда узнали мою униформу.

— Ну, французик, добро пожаловать в твою разрушенную страну!

Из-за облака появился Жак с носовым платком на лице, и мы пожали друг другу руки — все равно трогательный момент. После четырех лет отсутствия мы шагали по французской земле.

Говоря по правде, вместо ожидаемых мною глубоких эмоций, больше всего я испытывал сожаление от того, что моя нарядная, новая, «самая синяя» униформа превратилась в такой хлам. Я больше походил на напудренного циркового клоуна, нежели на офицера армии ВВС!

Капитан канадской дивизии, проезжая на своем джипе, остановился предупредить нас:

— Не отклоняйтесь от аэродрома. Не переходите с одного маршрута на другой. Ничего не трогайте. Не заходите в места, отмеченные полосками материи, они еще заминированы. Немцы оставили мины повсюду, и лишь полчаса назад немецкий снайпер, прятавшийся в лесу в миле отсюда, у которого были оптические прицелы, убил одного человека и ранил двух.

Мы все снова встретились за оградой, где войсковая автолавка выдала нам чай, бисквиты и джем (все было щедро посыпано этой проклятой пылью).

Наша взлетно-посадочная полоса была укреплена зенитной артиллерией — как минимум, дюжина «бофоров» с командой в боевой готовности. Когда мы выразили удивление по поводу огромного количества порожней тары вокруг орудий, сержант сказал нам, что если мы подождем до 11 часов ночи, то поймем быстро.

Следующие два часа мы рассредоточивали наши самолеты и заправляли их горючим, содержащимся в бидонах объемом в два галлона; мы пыхтели, потели, кашляли. Я оплакивал судьбу моей униформы. Когда стала надвигаться ночь, мы открыли наши пайки, перекусили кусочком ветчины и несколькими бисквитами, затем начали искать лачугу, где можно переночевать. Осторожно пробираясь во фруктовом саду по соседству, мы с Жаком обнаружили палатку со множеством стульев, столов, циновок из волокна кокосового ореха и полок, заваленных картами. После наведения небольшого порядка нам удалось завалиться спать достаточно комфортно, закутавшись в одеяла.

22.30. Было довольно темно. Мы с Жаком вышли перекурить и поболтать с двумя канадскими офицерами. Светило несколько звезд. На юго-востоке мы видели зарево горящего Каена. Все было тихо. Неожиданно мы услышали в небе гул самолета.

— Алло, — сказал я. — Это странно. Похоже на двухдвигательный, но это определенно не «москито».

Мы посмотрели вверх, пытаясь определить местонахождение звука. Он, казалось, был почти над нами.

— Не беспокойся, Пьер, — сказал Жак после минуты раздумья, — если бы это был немец, зенитная артиллерия сразу бы открыла огонь.

Одновременно с его последними словами характерный рассекающий воздух свистящий звук известил о том, что прямо на нас летела огромная бомба. За долю секунды оба офицера испарились. Я нырнул под грузовик, а Жак, пытаясь следовать за мной, споткнулся о корень яблони и упал плашмя лицом вниз. Раздался ужасный грохот. Земля затряслась, порыв горячего воздуха опалил нам лицо, накалившиеся докрасна осколки усеяли палатку, деревья, а грузовик и срикошетировавший большой бак шипели на покрытой росой траве.

В этот момент зенитная артиллерия открыла огонь. Небо над нами превратилось в двигающуюся массу 40-миллиметровых трассирующих снарядов, взлетающих большими змеиными скоплениями. Было светло, как днем. Наши головы гудели от непрекращающегося рева. Осколки снарядов падали плотно, как град, сбивая с деревьев ветки и листья, решетя палатки и бряцая о грузовики и пустые барабаны.

Где-то на поле загорелся «спит», и пламя заставило «Юнкерсы-88» сгруппироваться вокруг.

Бомбы начали падать густо и быстро. Их можно было различить по звуку — большие тысячефунтовые при падении издавали звук «фррр-оооммм», а бомбы среднего размера свистели «фви-фви-фви-и-и» — и следовал взрыв! Одна упала так близко, что меня отшвырнуло в сторону и я заработал большую шишку, ударившись о дифференциал грузовика. «Бофор», находящийся менее чем в 10 ярдах, не прекращая, вел огонь из пяти орудий. Рявкающий звук пронзал наши барабанные перепонки. Оглушенные, разбитые, мы припали к земле под грузовиком, дрожа от страха.

Где-то около часа ночи наступило, казалось, временное затишье. Я бросился к нашей палатке, чтобы принести одеяла. Мне удалось найти их под кипой больших коробок и полок, которые обрушились, когда взорвалась первая бомба. Если бы мы были там, все это свалилось бы нам на голову.

Когда я вернулся, Жак выполз и, выбивая из себя пыль, ругался.

Неожиданно пирамида трассирующих снарядов появилась со стороны Арроманчеса, где сосредоточилась охрана, и, словно кольцо газовой горелки, огни зажглись один за другим, и все небо снова озарилось. Из мрака показались прожекторы и начали исследовать облака.