– И я была в одной ночной рубашке? Это позор для любой женщины.

– Большинство женщин не пытаются совершить самоубийство.

– Я тоже не пыталась. – Кэтрин посмотрела на него с таким возмущением, что он непременно, должен был бы ей поверить. – Зачем бы я стала совершать это сейчас? Почему не тогда, когда пришло известие о смерти Гарри?

– Отчаяние накапливается. Время не всегда лечит.

– И вам доводилось пережить подобное горе, ваша светлость?

– Ваша светлость? Я ваш муж, Кэтрин, поэтому зовите меня по имени. Просто Монкриф. И я буду называть вас по имени. Договорились?

Кэтрин кивнула.

– Что последнее вы помните?

В голове Кэтрин роились обрывки смутных видений. Четких воспоминаний не было.

– Меня-то, по крайней мере, вы помните? Я был у вас позавчера, во вторник.

Значит, сегодня четверг. Кэтрин была в состоянии это подсчитать, но его она не помнила. Дни сливались в одну сплошную серую череду, беспросветную пелену ее жизни. Она помнила слова Гарри. Они звучали у неё в голове, как колокольный звон. А вот вторник она не помнила.

Кэтрин опустила глаза, не в состоянии объяснить эти провалы в памяти.

– Я вас не помню и должна вам верить на слово. – Она, наконец, собралась с духом и посмотрела Монкрифу в лицо.

Взгляд его глаз оставался мрачным, но выражение лица было спокойным, на нем не мелькнуло ни тени насмешки или презрения.

– Раз вы находитесь в моей спальне, я должна также признать тот факт, что мы некоторым образом знакомы.

Наконец он улыбнулся, встал и прошелся по комнате. Звук шагов гулко отдавался на деревянном полу. Кэтрин хотелось сказать Монкрифу, чтобы он вел себя потише, но она промолчала. Если Абигайль знает об их венчании, значит, об этом знает вся Шотландия.

– Если вам нужны доказательства, поговорите с викарием.

Сейчас он говорил холодно и с вызовом. Черные брови грозно нависли над ярко-синими глазами. Да, очень представительный мужчина, должно быть, любой женщине с ним нелегко.

– Я действительно хотела бы поговорить с викарием. Монкриф кивнул. Он так легко согласился, что Кэтрин начала верить, что они и правда женаты.

– Уверена, мы сумеем разорвать этот поспешный союз. Меня не нужно спасать. – На самом деле она была в этом совсем не уверена. Комната закружилась перед глазами, стало невыносимо жарко.

Монкриф напряженно вглядывался в ее лицо, словно чувствуя, насколько ей дурно.

– Со мной все в порядке, – произнесла Кэтрин, стараясь, чтобы не дрожал голос. – Но я была бы вам благодарна, если бы вы помогли мне расторгнуть наш брак.

– Мадам, думаю, вы недостаточно здоровы, чтобы сидеть в этом кресле, не говоря уж о том, чтобы заниматься делами, которые нельзя повернуть вспять.

В душе Кэтрин росло чувство протеста. Слова Монкрифа только укрепили ее решимость не показывать свою слабость. Он и без того стал свидетелем ее унижения. Она сделала жест в сторону двери.

– Будьте любезны, пришлите мне викария, когда он появится. Я бы хотела услышать все от него самого.

Кэтрин прикрыла глаза и откинула голову на спинку кресла. Головокружение не прекращалось.

Однако Монкриф пропустил намек мимо ушей и не ушел. Вместо этого он положил ей на лоб холодный компресс, протер влажной салфеткой лицо и шею. Кэтрин хотелось поблагодарить его и отстраниться от этих забот, но сил не было, они все уходили на то, чтобы справиться с подступающей тошнотой. Звякнул фарфор. Кэтрин приоткрыла глаза. Монкриф поставил на стол рядом с ней пустой таз.

– Думаю, он вам скоро понадобится. А я пока прикажу приготовить для вас теплое питье.

– Только не овсяный отвар. – Не сегодня. Кухарка каждый день готовила его, но сейчас Кэтрин не могла даже думать о нем.

В окне забрезжил серый свет еще одного пасмурного дня. Кэтрин слышала, как хлопали двери в конюшие, скрипела повозка, из колодца носили воду. Жизнь в Колстин-Холле шла своим чередом. Казалось, что дом, как живое существо, отделился от своей хозяйки и продолжал путь самостоятельно. Все, кто в нем жил и работал, служили именно дому, а не лично ей.

Будь это обычный день, Кэтрин, пожалуй, приказала бы принести завтрак. Она бы даже оделась и вышла, наконец, из спальни. Поговорила бы с викарием, обсудила бы с Глинет дела за неделю. Каждое время года требовало от хозяйки поместья определенных забот. Жизнь в Колстин-Холле шла по сезонному расписанию. Смерть Гарри все изменила.

– Оставьте меня, пожалуйста, – произнесла Кэтрин. И он, ее ночной кошмар или все-таки муж, наконец, ушел.

Кэтрин сидела неподвижно. Любимое кресло успокаивало. Она часто сидела здесь – шила или читала, бездумно поглаживая деревянный подлокотник.