— Никто тебя туда не посадит, если сочинишь историю получше, — оскорбленно фыркает Сэди. — В жизни не видела такой простофили. И рассказываешь ты сумбурно и неубедительно. Ради того, чтоб они начали расследование, стоило постараться побольше. А нам нужно выиграть время.

— Но зачем?

— Чтоб найти мое ожерелье, разумеется.

С глухим стуком моя голова падает на стол. Когда же она угомонится?

— Послушай, зачем тебе сдалось это ожерелье? Это чей-то подарок?

Сэди долго молчит.

— Мне подарили его родители на совершеннолетие, — наконец сообщает она. — Я была так счастлива, когда надевала его.

— Это очень мило, но…

— Я никогда не расставалась с ним. Никогда. — В голосе ее звучит волнение. — Для меня это самая важная вещь на свете. И она мне нужна.

Сейчас она так похожа на хрупкий поникший цветок. Я уже готова от всей души посочувствовать и пообещать найти ожерелье, как вдруг она притворно зевает, потягивается и заявляет:

— Какая скука! Вот бы сейчас потанцевать.

Все мое сочувствие как ветром сдуло. Свинья неблагодарная!

— Если тебе так скучно, можем продолжить твои похороны, — ядовито предлагаю я.

— Только попробуй!

— Почему бы и нет?

Тут в комнату врывается жизнерадостная особа в форменном костюме:

— Лара Лингтон?

Час спустя мои так называемые «показания» записаны. Не было в моей жизни опыта ужаснее. Настоящее позорище.

Сначала я забыла название дома престарелых. Потом перепутала время, и вышло, что я преодолела расстояние в полмили за пять минут. Пришлось соврать, что я занимаюсь спортивной ходьбой.

На ее месте я бы точно мне не поверила. Разве я похожа на спортсменку?

Еще я заявила, что перед визитом в паб заскочила к своей подруге Линде. И это при том, что я не знаю ни одной Линды, но не светить же кого-то из настоящих друзей. На вопрос, а как фамилия Линды, я выпалила «Дэвис», прежде чем сообразила, что делаю.

Фамилию я взяла не с потолка, а прочла на бланке показаний, который заполняла констебль. Ее-то и звали Дэвис. Надо признать, констебль даже бровью не повела. Как и не сообщила, будет ли продолжено расследование. Просто вежливо поблагодарила и продиктовала телефон такси.

И вскоре я почти наверняка окажусь за решеткой. Мило. Всю жизнь мечтала.

Я смотрю на Сэди, которая растянулась на столе. Советы, которые она нашептывала мне в ухо, мне совершенно не помогли, как и ее путаный рассказ о том, как парочка полисменов пыталась задержать их с Банти, гонясь за ними «во всю мощь» по полям и лугам, и как это было «забавно».

— Не стоит благодарности, — ворчу я. — Обращайся еще.

— Спасибо, — лениво роняет она.

— Хорошо. — Я беру сумку. — Тогда я пошла.

Сэди стремительно взвивается в воздух:

— Ты же не забудешь про мое ожерелье?

— И хотела бы, да вряд ли получится.

Она преграждает мне дорогу к двери.

— Меня видишь только ты. Никто другой не сумеет мне помочь. Пожалуйста.

— Но как я смогу найти твое ожерелье? — с тоской спрашиваю я. — Ведь я даже не знаю, как оно выглядит.

— Оно из таких прозрачных хрустальных шариков, — мечтательно говорит Сэди. — Длинное, примерно досюда, — она показывает на живот, — и с перламутровой застежкой…

— Ничего такого я не видела. Но если попадется на глаза, дам тебе знать.

Просочившись сквозь Сэди, выхожу из кабинета и достаю телефон. Свет в коридоре чересчур яркий, линолеум слишком грязный, а за конторкой никого. В конце коридора ссорятся два громилы в кожанках, несколько полицейских пытаются их урезонить. Отодвигаюсь от этой компании подальше, набираю номер, которым поделилась констебль Дэвис, предварительно отметив, что пришло больше двадцати голосовых сообщений. Наверняка родители с ума сходят.

— Эй! — раздается совсем рядом голос. Я поднимаю взгляд. — Лара? Неужто ты?

Передо мной белобрысый парень.

— Марк Филлипсон. Не помнишь? Мы вместе в школе учились.

— Марк! Боже! Как твои дела?

Марка я почти не помню, ну разве что в памяти осело то, что он играл на бас-гитаре в школьной рок-группе.

— У меня все отлично! Просто замечательно! — Он вдруг меняется в лице. — Но ты что делаешь в полиции? С тобой все в порядке?

— У меня тоже все замечательно. Я здесь, видишь ли… — я машу рукой, — из-за убийства.