ЛЕСС. Как отнеслось венгерское правительство к предложению обменять миллион евреев на 10.000 грузовых машин?

ЭЙХМАН. Ну, оно же, я думаю, ничего об этом не знало. Заметили ли они потом, мне неизвестно - ведь за каждым нашим шагом следили венгерские службы.

ЛЕСС. Когда с вашего согласия Йоэль Бранд уезжал за границу, чтобы сообщить там о вашем предложении, вы ему обещали, что за время его отсутствия евреев депортировать не будут?

ЭЙХМАН. Какая-то договоренность была, господин капитан, о чем-то. Но я теперь уже не знаю даже, что он написал об этом в своей книге. Потому что в то время чуть не каждый день то и дело приходил д-р Кастнер. Я должен был что-то решать с венгерскими инстанциями, чтобы они тут... чтобы я мог как-то прояснить дело. Я уже не могу вспомнить подробности.

ЛЕСС. Я хочу прочесть вам теперь несколько мест из составленного доктором Кастнером отчета еврейского комитета спасения. Вот он пишет: "После отъезда Бранда и Гроса в Стамбул, я пришел вместе с Ханси Бранд (жена Йоэля) к Эйхману. Мы знали, что перед нами - главный режиссер истребления евреев. Но и возможность помочь нам находилась в его руках. Он и только он решал - казнить или миловать. Мы откровенно говорили с ним о зверствах в гетто и в эшелонах, увозивших людей. Мы спросили его, почему назначенных на депортацию из провинции не везут в Будапешт, как обещал Крумай. Мы сказали ему, что в таких условиях вряд ли можно вести обнадеживающие переговоры с заграницей. Он лгал нам о своей симпатии к сионистам. О конкретных вопросах он сказал: если и было такое, что в Прикарпатье напихали в вагон 90 человек, то это потому, что в этой местности у евреев слишком много детей, а детям нужно меньше места. К тому же здешние евреи невзыскательны. Что приостановить депортацию - об этом не может быть и речи. Не надо считать его дураком. Потому что если он приостановит депортацию, то заграница вообще не станет вести с ним никаких переговоров. Мы должны энергичнее заняться переговорами в Стамбуле, потому что он не даст вводить себя в заблуждение, а его терпение имеет пределы".

ЭЙХМАН. Я не могу вспомнить обо всем этом. Вполне возможно, большая часть здесь - правда, и вполне возможно также, что обстоятельства излагаются субъективно, так сказать, - в русле, представляющемся автору приемлемым. Что я приостановлю депортацию - это конкретное утверждение, разумеется, неправда. А правдой может быть, что я сказал: я не могу ее остановить, потому что не я отдал приказ о ней. Я получил приказ, и я всего лишь... исполнитель.

ЛЕСС. Речь здесь идет, однако, о поездке Йоэля Брэнда. Если депортация в то время продолжалась, это не могло не препятствовать миссии Брэнда. А вы на это, как утверждает здесь Кастнер, ответили, что не остановите ее.

ЭЙХМАН. Если это так - я принимаю сейчас, что я так говорил, - то, значит, инстанция, которая дала согласие на это дело, отдала и соответствующий приказ.

ЛЕСС. Я читаю вам, что пишет д-р Кастнер в другом месте: "Эйхман вернулся к себе на службу в одиннадцать часов. Я сразу же попросил доложить обо мне. Через полчаса он велел меня позвать. Позади него стоят - это его ближайшие сотрудники, его штаб - Крумай, Визлицени, Гунше и Новак. Эйхман начинает орать. Я молчу. Нужно, чтобы сначала прошел припадок бешенства. Понятно, что стоит теперь на кону. Дело уже не в спасении нескольких сот евреев из провинции. Если теперь, прямо сейчас, не удастся уговорить Эйхмана уступить, то "Ваада", наша тайная сионистская организация, окажется точно в таком же дурацком положении, как многие до нас в оккупированной Европе, кто поставил в этой рулетке жизнь людей на немецкую карту. У плаченные миллионы окажутся пшиком. А проигравшего назовут еще и предателем. "Чего вы, собственно, хотите?" - спрашивает наконец-то Эйхман. Цитирую Кастнера: "Я должен настаивать на том, чтобы наши договоренности соблюдались. Вы согласны привезти в Будапешт из провинции предложенных нами людей?" Я Цитирую Эйхмана: "Если я сказал "нет", значит, нет!" Цитирую Кастнера: "Тогда для нашей стороны нет смысла вести переговоры дальше". Я делаю вид, будто хочу уйти. Цитирую Эйхмана: "Ваши нервы сдают, Кастнер. Я вас пошлю в Терезиенштадт, чтобы вы отдохнули. Или вы предпочитаете Освенцим? Поймите же меня. Я должен убрать это еврейское дерьмо из провинции. Тут не помогут никакие доводы и рыдания". Цитирую Кастнера: "Тогда наши доводы не помогут и Брэнду на его переговорах в Стамбуле". Цитирую Эйхмана: "Чего же вы от этой пары евреев хотите?" Цитирую Кэстнера: "Дело не только в них. Дела в Стамбуле плохи, потому что вы форсируете депортацию. Вы же должны подтвердить серьезность ваших предложений!" Цитирую Эйхмана: "Но поймите же, я не могу отвечать за это перед венгерским правительством. Я обещал Ласло Эндре, что ни один еврей не вернется живым"...

ЭЙХМАН. Это очень театрально, очень театрально описано. Я должен... я опять должен сказать. Здесь есть зерно правды, но с очень многими... много приписано, приукрашено. Очень многое добавлено и приукрашено. Эти крепкие выражения - я их вряд ли употреблял. А о конкретном содержании я, конечно, ничего не знаю. Предлагал я ему отправляться в Терезиенштадт или нет? Я этого не знаю.

ЛЕСС. Я еще раз цитирую д-ра Кастнера; должно быть, это примерно в июне 1944 г., о чем он пишет: "Я обратил внимание Эйхмана на то, что уничтожение депортированных евреев в Освенциме поставило нас, "Вааду", в ужасное, невыносимое положение по отношению к зарубежным еврейским организациям и к союзникам. "Наш моральный кредит подорван. Заграницей никто больше не верит, что план спасения принимался когда-либо всерьез германской стороной".
– "Как вы это себе представляете?
– рычал Эйхман.
– Может, вы думаете, что у рейха столько продовольствия, чтобы месяцами кормить сто тысяч венгерских евреев? Медицинский персонал и врачи, чтобы лечить ваших больных?". Я спросил (цитирую Кастнера): "Что произойдет, если не сегодня-завтра в Стамбуле будет заключено соглашение? Ведь если вы пошлете венгерских евреев в газовые камеры, чем вы будете расплачиваться за грузовики?" Цитирую Эйхмана: "Можете не беспокоиться! Там есть дети от двенадцати до четырнадцати лет. Через год-два они сгодятся для работы. Но я могу отдать и польских евреев или из Терезиенштадта. Так что за меня можете не беспокоиться". Цитирую Кастнера: "Я убежден в том, - сказал я, - что этим вы не принудите заграницу к соглашению. Вы вообще заинтересованы во всем этом деле? Вы должны представить доказательства вашей доброй воли. Я делаю вам предложение: мы требуем безопасности для ста тысяч венгерских евреев, включая малолетних детей, стариков и больных. В подтверждение нашей готовности идти на жертвы, мы предлагаем за это примерно пять миллионов швейцарских франков в виде драгоценностей, иностранной валюты и венгерских пенго. Ценности передаем постепенно, по мере ответных действий". Помните такое?

ЭЙХМАН. No! Может быть, он мне и делал такое предложение. Я не хочу отрицать, потому что я этого не помню. Но ведь у меня был в конечном счете приказ: 10.000 грузовых автомашин = один миллион евреев. И это дело было для меня, я бы сказал... это же был приказ! Больше я об этом ничего сказать не могу.

ЛЕСС. А другие сделки?

ЭЙХМАН. Бехер договаривался с д-ром Кастнером о каких-то поставках, и за это Бехер обещал ему определить контингент, который сможет эмигрировать в Палестину. Кастнера интересовали только молодые евреи из восточных областей Венгрии. Эти группы надо было пропустить нелегально и без ведома венгерского правительства через румынскую границу. Кажется, однажды д-р Кастнер пришел с чемоданом иностранной валюты. Но тут про эти дела узнала венгерская тайная полиция, как раз про чемодан с деньгами. В то время сотрудничество с венгерской полицией делалось особенно затруднительным.

ЛЕСС. Что же тогда сделали с деньгами?

ЭЙХМАН. Я этого не знаю, господин капитан. Это шло через управление командующего полицией безопасности и СД в Будапеште.

ЛЕТОПИСЕЦ. В Будапеште Эйхман завел ту же, опробованную уже в Вене, Праге и Берлине систему - привлек членов совета еврейской общины к выполнению своих целей, объясняя им, что таким образом они помогут избежать еще больших бед. Адвокат д-р Реже Кастнер, один из руководителей организации венгерских евреев, особенно старался заручиться доверием Эйхмана, намереваясь провести под его прикрытием операцию спасения. Он и торговец вязаными изделиями Йоэль Бранд старались, используя ситуацию, побудить как можно больше евреев эмигрировать в Палестину. Считали они предложенный ими выкуп серьезным ходом или только пытались оттянуть таким образом массовые убийства, надеясь на скорый конец войны, - значения не имеет. Важнее другое: Гиммлеру было доложено об этом предложении, и он уполномочил Эйхмана вести переговоры с Кастнером и Брандом. Оба они старались поддержать впечатление, будто тесно связаны с "Центром мирового еврейства" (существовавшим лишь в воображении нацистов) и с президентом Всемирной сионистской организации д-ром Хаймом Вейцманом, поэтому Гиммлер и намеревался использовать их в своей двойной игре. Он и предложил остановить "ликвидации", если ему дадут грузовые автомашины для войск СС. Выдвигая такое требование, он одновременно как бы страховал себя от возможных обвинений Гитлера. На самом же деле Гиммлер, вероятнее всего, надеялся войти через этих людей в контакт с Вейцманом и с западными союзниками, чтобы заручиться поддержкой своего плана - захвата власти с концом господства Гитлера в Германии. Но сделка не состоялась. Миссия Йоэля Бранда потерпела фиаско.

ЛЕСС. Вы угрожали еврейским функционерам в Будапеште, что, если Бранд вернется ни с чем, вы снова запустите "мельницу" в Освенциме на полный ход?

ЭЙХМАН. Я никогда не угрожал ни одному еврейскому деятелю. Ни в Венгрии, ни в какой другой стране. А "мельницу в Освенциме" - это выражение я услышал в первый раз, когда в тысяча девятьсот... наверное, в 1947-м... в немецком городке в Люнебургской пустоши шел фильм, который так назывался: "Освенцимская мельница". Так что если кто-то мне приписывал, будто я грозил "мельницей в Освенциме", то я... мне уже ясно, что это неправда.