Мне кажется, ты нисколько не болен. Сидишь у себя дома, надираешься и проклинаешь вселенную – скорее всего из-за бывшей жены и ее адвоката.

Думаю, у тебя сейчас черная полоса, но скоро все устроится, поэтому я брошу этот конверт под дверь и больше не буду о тебе волноваться. На работе ты ничего не пропустил, правда, я устроила одну забавную штуку, которая могла бы показаться тебе интересной и даже пригодиться для книги.

После того как мы с Кайлом ходили на кладбище, я все думаю о смерти. Знаешь, а ведь когда-нибудь ты напишешь слово «Конец», и «Шелковый пруд» будет завершен. Это своего рода смерть, согласен? Только в отличие от настоящей смерти ты заранее знаешь, когда она случится.

А раз знаешь, то ближе к концу наверняка почувствуешь некоторое давление. Матерь Божья! Моей книжонки не станет через пять страниц! Нет, через две! О! Уже почти!.. Вот он, конец!

И я подумала: это внутреннее давление, по идее, должно что-то выжать из писателя. Он должен выкашлять из себя некую универсальную истину – сейчас или никогда.

Я поехала в библиотеку, зашла в секцию художественной литературы и набрала целую тележку разных книг: бульварного чтива, любовных романов, нобелевских лауреатов, фантастики – короче, всего подряд. Сделала копии двух последних страниц каждой книги, после чего отправилась в кофейню и все их прочитала – хотела найти какую-нибудь общую тему. И знаешь, я ее нашла. Правда, не в каждом романе, но во многих. Ближе к концу книги герои часто двигаются к источнику света либо удаляются от него. Вносят свечу в темную комнату, падают в колодец, едут на красный свет и так далее. Я подчеркнула эти абзацы, так что ошибки быть не может.

Есть над чем задуматься, правда?

До скорой встречи, Роджер.

Роджер, даю тебе неделю, чтобы обдумать заключение суда об опекунстве. Надеюсь, ты не станешь лить слезы, выбривать себе ирокез или еще как-нибудь сходить с ума. Я пишу тебе потому, что… о боже. Несколько дней назад я зашла в гостиную собрать пустые кофейные чашки и увидела в окно эту девушку. Она смотрела на наш дом. Лет двадцать, одета и накрашена как гот, довольно симпатичная – если стереть с нее белую штукатурку. Что за мода у нынешней молодежи?

Сперва я не обратила на нее внимания, но через час выглянула в окно, а она все стояла и смотрела. На этот раз я открыла дверь и спросила, что ей нужно. Та покраснела (хотя под гримом было не видно, я догадалась), пробормотала что-то под нос и ушла. Вернее, почти убежала. За ужином я рассказала об этом Брайану, и он предположил, что девочка жила здесь раньше и теперь хочет увидеть свой старый дом. Помню, я и сама однажды ездила в Стивестон (кстати, на месте нашего дома теперь кооперативная многоэтажка).

А вчера она снова пришла. Я не хотела ее отпугивать, поэтому сделала доброе лицо и добрым голосом пригласила войти. Честно говоря, меня одолело любопытство. Помню, как рада я была увидеть свое прежнее жилище.

Девушка стала мяться, и я уже хотела закрыть дверь, как она шагнула вперед. Я спросила, жила ли она тут раньше. Оказалось, нет. Печенье она тоже не продавала. В общем, мне надоело с ней возиться, и я прямо спросила, чего ей надо. Тогда она захотела узнать, Джоан ли я. Ты бы видел, как она волновалась! Словом, я ее пожалела.

Она сказала, что хотела спросить о тебе, Роджер. Я подумала: «Господи, только не говори, что он увлекся мертвыми принцессами Хараджуку», но девчушка, видно, прочитала мои мысли и затараторила:

– Нет, нет, вы неправильно поняли! Я ему не подружка и не преследую его, ничего такого.

– А что тогда?

– Честно говоря, мне было интересно, как вы выглядите.

Я смерила ее ледяным взглядом – да-да, тем самым, ты его прекрасно знаешь, – и она продолжала:

– Просто Роджеру сейчас очень плохо, и я ума не приложу, что делать, к кому обратиться.

– Что же с ним такое?

– Стряслась какая-то беда. Может, депрессия. Или запой. Он уже неделю не ходит на работу.

Я едва сдержала улыбку. Весьма мило с ее стороны думать, будто в твоей жизни случилась какая-то новая катастрофа, а не та, что повторяется много лет подряд! Она выглядела так болезненно, что я предложила ей сесть на диван, с которого убрала игрушки Зоуи.

Знаешь, меня чуть не одолела ностальгия. Девчушка сейчас как раз в том возрасте, когда одеваются в секонд-хендах, а по всей ванной разбросаны тюбики с черной, малиновой и синей краской «РИТ» для одежды. Кофе я ей не предложила, она и так вся тряслась. Сперва заварила травяной чай, а потом передумала и спросила, не налить ли ей красного вина. Она согласилась. Время было всего два часа – ну и что? Пока Зоуи в школе, день тянется так долго, а работу по дому я не очень-то люблю. Можно сказать, что пить в обед я научилась от тебя. Ха!

Итак, юная Бетани рассказала, что работает с тобой в «Скрепках». Роджер, да ты просто мэр Города неудачников! Оказывается, ты обслуживаешь покупателей. И пишешь роман. Вот так сюрприз! Неужели ты и в самом деле за что-то взялся? Скоро синий снег пойдет, не иначе. Бетани говорит, это «изысканная драма для взрослых» про двух писателей. Ты пишешь о творчестве? Об искусстве?! Бог мой, да ты к творчеству никакого отношения не имеешь! Помнится, ты как-то работал статистом в местном театре, на постановке «Через год в тот же день». Тебе всего-то надо было постучать в дверь и дать главной героине ведерко со льдом, так ты и тут облажался. А потом закрутил с ней интрижку. Ой, я сказала «интрижка»? Ну ничего, это теперь в прошлом, ребенка я отсудила, и все хорошо, что хорошо кончается.